Александр Апраксин - Ловкачи

Он порывался остановить ее, но она настойчиво и смело продолжала:

— Как смеете вы говорить, будто бы я погубила всю вашу жизнь?

— Конечно!

— То есть тем, быть может, что не дала себя обобрать до конца.

— Я никогда не обирал вас.

— То есть вы, вероятно, хотите сказать, что вам оно не вполне удалось? — с удвоенною самоуверенностью продолжала она все тем же тоном. — У меня же, по счастью, на все есть свидетели. Пять минут тому назад вы говорили Зинаиде Николаевне Мирковой, будто я отняла у вас то, что вы имели. Как смели вы возвести на меня подобное обвинение? Все знают и могут подтвердить, что при вступлении с вами в брак я же дала вам тридцать тысяч на уплату ваших долгов…

— Вы только о деньгах и считаете возможным вести беседу, — огрызнулся он. — Я не о них говорил.

— Так не о том ли пресловутом имении вашем в Тамбовской губернии, которого у вас никогда и не было? — с иронией спросила она.

Он молчал.

— Говорите же, что это такое я отняла у вас? — настаивала она.

— Мою свободу! — воскликнул он, как бы сам обрадованный тому, что наконец нашелся. — Вы отняли у меня, бесполезно для самой себя, мою свободу, которая мне дороже всего, так как, не потеряй я ее, вступив в брак с вами, я мог бы сегодня быть мужем другой.

— Но, к счастию, — перебила она его, — этого не случится, ибо честные люди догадались, кто и что вы. Меня вызвали в Москву, и я сочла долгом своим предупредить намеченную вами новую жертву.

— Чего вам от меня нужно? — спросил он, в свою очередь не отводя взора от лица своей жены.

— Мне бы нужно было, — сказала она вдумчиво и с расстановкою, — вернуть вас на путь честных людей; но, к несчастью, это несбыточная мечта и вы — человек, погибший безвозвратно.

— Так оставьте меня в покое, дайте мне развод, дайте мне устроить мою жизнь иначе, и я буду честным человеком с женщиною, которую люблю. Вы сами будете свободны…

— Начать с того, что никогда вы никого, кроме себя самого, не любили, да и не полюбите, — сказала на это Ольга Аркадьевна. — Видит Бог, что во мне говорит не ревность! Женщина, которая вынесла то горе, что вы мне причинили, конечно, ревновать уже не будет…

— Так отпустите меня.

— Нет!

— Но почему же, наконец?

— Потому-с, Иван Александрович, что я должна выяснить сперва перед Зинаидою Николаевною вашу личность вполне и, по крайней мере, настолько ярко, чтобы она поняла, кто вы и на что вы способны.

— Выясняйте в таком случае без меня. Мне здесь делать нечего и всех ваших бабьих нелепостей мне не переслушать.

Он как-то насмешливо поклонился сперва Мирковой, а потом своей законной жене и хотел уже выйти, когда Ольга Аркадьевна остановила его словами:

— Нет, вы так отсюда не уйдете. Я не хочу, чтобы Зинаида Николаевна хотя в чем-либо заподозрила меня в преувеличении.

— Тем будет хуже для вас, — сказал он не без злорадства.

Но тут вмешалась Миркова.

— Останьтесь, Иван Александрович, — сказала она. — Вам самим нужно воспользоваться случаем, чтобы хоть в чем-либо себя оправдать предо мною.

Он подумал и, где стоял — в отдалении от обеих женщин, туда же и опустился на стул. Тогда Ольга Аркадьевна спросила его:

— Потрудитесь при мне объяснить точнее, что означает другое ваше обвинение?

— Какое?

— Вы сейчас говорили Зинаиде Николаевне, будто бы я с другим издевалась над вашим доверием ко мне. Что это значит?

— Я не желаю отвечать.

— Вы не желаете, это очень правдоподобно уже вследствие той простой причины, что вам отвечать нечего.

— Пускай будет так.

— Да, но обвинять женщину бездоказанно не есть признак особого геройства. Я требую, чтобы вы точно и совершенно определенно мне сказали, что это значит?

Он молчал.

— Иван Александрович, — прибавила она тогда строже, — помните, какие у меня против вас есть данные. Я вам советую ответить или сознаться, что вы опять клеветали.

— Нет, не клеветал, и напрасно вы так объясняете каждое слово, которое сами не дослышали хорошенько и превратно почему-то поняли.

— В таком случае тем лучше для нас всех, — продолжала его жена. — Потрудитесь сообщить нам тот смысл, который сами вы давали этим словам.

— Разве не правда, — сказал он с наглою находчивостью, — что, когда я покинул ваш дом, вы смеялись с Сергеем Аркадьевичем над моими последующими письмами?

— Смеялись — нет, но не придавали им решительно никакого значения, — ответила она. — Только кто же был этот Сергей Аркадьевич и в какой степени родства он ко мне стоял?

— Сергей Аркадьевич — ваш покойный брат, благодаря которому мы с вами и разошлись окончательно.

— Ну, разошлись-то мы по другим причинам, а мне было только важно разъяснить Зинаиде Николаевне смысл ваших обвинений. Итак, вы теперь сами совершенно добровольно повторяете, что никогда ничего я у вас не отнимала…

— Повторяю.

— И что никаких вообще неблаговидных поступков или же действий, могущих кинуть тень на мою женскую честь, вы за мною не знаете и даже не подозреваете.

— И даже не подозреваю.

Он хотел встать, но она снова остановила его и сказала:

— Нет, извините; дело наше далеко еще не кончено. — Потом, обращаясь к Мирковой, она спросила ее: — Должна ли я еще привести вам новые данные, Зинаида Николаевна, для того, чтобы вам окончательно было все ясно.

Молодая вдова сидела понурив голову, и, взглянув в ее сторону, Хмурову вдруг показалось, будто бы еще мыслимо для него спасение. И он сказал, прибегнув снова к своим задушевным нотам:

— Зинаида Николаевна, умоляю вас, послушайте теперь и меня.

Тогда она подняла на него взор своих очей, и как бы ни были они опечалены, в них, казалось, тоже светила еще надежда.

— Говорите, — едва внятно промолвили ее губы в ответ на эту пламенную просьбу.

— Выслушайте меня! — воскликнул он почти со слезами в голосе. — Да, я глубоко виновен и перед моею законною женою, и перед вами, добрая, дорогая, ни с кем несравненная женщина! Одну из вас, Ольгу Аркадьевну, я жестоко обманул, я разбил ее лучшие девические мечтания, я разрушил всю ее жизнь, соединяя ее с моею — необдуманно, но все это случилось только потому, что я был молод и сам себя тогда, а уж не то чтобы других, не знал и не понимал. Я принял за любовь увлечение; оно же вскоре было парализовано разницей наших характеров, вкусов и вообще воззрений на жизнь.

Следившая за его речью Ольга Аркадьевна не выдержала и громко вскрикнула:

— Зачем вы и тут прибегаете ко лжи, к обману? Разве причиною нашей размолвки можно только это назвать?

Однако Иван Александрович и тут, видимо, еще предполагал себя вправе настаивать:

— Конечно! Первоначальным поводом к размолвкам явилась ваша скупость. Я любил всегда известного рода комфорт в жизни, вы же были мелко скупы…