Александр Апраксин - Ловкачи

— Любовью комфорта, — ответила она, — вы хотите теперь назвать ваше ненасытное мотовство, а мое желание сохранить хотя что-нибудь из моего состояния и не остаться нищею вы называете скаредностью?..

— Но не в этом дело.

— Именно не в этом, Иван Александрович, вы совершенно правы! — настойчиво подтвердила она. — Я предлагаю, дабы Зинаиду Николаевну не мучить дольше вашими оправданиями, одно из двух: либо добровольно вы сейчас же, здесь, при мне, ей сознаетесь, что недостойны и помышления о какой-то новой жизни, либо я скажу ей и сумею это доказать, почему между вами и мною навсегда все порвано. Помните, что у меня есть свидетель и веское доказательство.

На этот раз было вне сомнения, что человек этот чувствовал себя сраженным. Он встал и, бледный, с трясущеюся нижнею губою, промолвил:

— Вы хотели разбить мое счастье, вам это удалось вполне, так радуйтесь же!..

И пошатываясь, он направился к выходу. Вдруг Миркова его окликнула:

— Вы уходите, сознавшись в том, что не договаривает ваша жена! — сказала она. — Я не знаю, в чем заключается это новое обвинение, и требую, чтобы вы представили все на мой суд…

Но он уже вышел, хотя и дослушав ее слова. Обе женщины остались вдвоем. Наступило тяжелое молчание.

— Убедились вы теперь? — спросила Ольга Аркадьевна Миркову немного погодя.

Та только опустила голову в знак утверждения, и Ольга Аркадьевна спросила:

— Могу ли я теперь быть вполне уверена, что вы навсегда спасены и излечены от этого ужасного увлечения?

— Ни спасена, ни излечена, — отвечала Зинаида Николаевна грустно. — Я только жестоко наказана, и за что — про то ведает Бог.

— Не ропщите и вспомните, что рядом с вами стоит другая женщина, которая за одно только желание этому человеку счастья обречена на вечное вдовство при живом муже. Я знаю то, что вы в данную минуту должны переживать. Я вполне понимаю ваше положение, но никогда оно не сравнится с ужасом моего. Вы заплатили всего пятью тысячами, которые он обманным образом у вас выманил, за знакомство с этим человеком, и случай открыл вам глаза. Я же ношу его имя еще после его попыток отравить меня с целью воспользоваться моими деньгами. Подумайте, как ужасно должно быть жить под постоянным страхом, что человек этот совершит новое преступление, которое публично опозорит мою же фамилию!

— Но почему вы молчите перед судебного властью? — спросила Миркова. — Почему, наконец, вы не хлопочете сами о разводе?

— Для развода требуются доказательства неверности, у меня их нет. А если я не преследую Ивана Александровича судом, то потому лишь, что предпочитаю предоставить это другим.

— Стало быть, и история о болезни какого-то дядюшки тоже вымысел? — в задумчивости проговорила Миркова.

— Конечно, коль скоро и самого дядюшки никогда не существовало. — И, промолчав немного, Ольга Аркадьевна спросила свою спутницу: — Вы сегодня же намерены вернуться обратно к себе домой?

— Нет, я домой ехать не в силах. Я пошлю телеграмму моему управляющему Кириллу Ивановичу, да мне нужно извиниться и перед Степаном Федоровичем Савеловым, которого я глубоко оскорбила за его намерение предупредить меня от несчастья.

— Если бы не его настойчивость, — сказала Ольга Аркадьевна, — вы были бы жертвою самого ужасного обмана!

— А затем я прямо из Варшавы проеду за границу, куда-нибудь на юг Италии, только бы дальше от тех мест, где бы я снова могла встретиться с этим ужасным человеком.

— Мне же здесь еще предстоит немало дела, — заметила Ольга Аркадьевна.

Обе женщины простились, и Миркова, уже при самом выходе, ласково крикнула Хмуровой:

— Помогай вам Бог!

— Благодарю вас.

Ольга Аркадьевна, однако, не остановилась в "Европейской гостинице" и только по соглашению с Зинаидой Николаевной пришла в ее номер на очную ставку со своим мужем. Она с вокзала свезла вещи в "Саксонскую гостиницу", в двух шагах от "Европейской", и поспешила к себе. И не думая об отдыхе, она сейчас же принялась за дело.

В качестве женщины начитанной она давно знала и слышала о существовании при польских отелях весьма ловких комиссионеров, именуемых факторами. Она приказала слуге прислать ей самого ловкого из них, и вскоре к ее услугам явился еврей, во многом схожий с Леберлехом, по фамилии Штерк.

— Я дам вам поручение, — заговорила с ним госпожа Хмурова, — и от степени важности того, что вы мне разузнаете, будет зависеть размер вашей награды. Можете ли вы мне собрать самые точные справки об образе жизни одного лица в Варшаве за последние два месяца?

Штерк поклялся, что может, если только это понадобится, доставить сведения о всех жителях Варшавы.

— Узнайте мне только с толком, и не на основании простых сплетен, а полагаясь на совершенно точные данные, что делал, с кем был знаком и с кем особенно сближался за это время, то есть со дня своего прибытия в Варшаву, некий Иван Александрович Хмуров, живущий в "Европейской гостинице"?

— Ничего больше?

— Ничего больше, но помните, что я требую сведений точных.

— Паментам, ясна пани!

К вечеру фактор Штерк вернулся и доложил приблизительно следующее: что приехавший тогда-то в Варшаву, действительно два месяца тому назад, Иван Александрович Хмуров, по-видимому, очень богатый человек, что вращается он в лучшем обществе, платит аккуратно и всеми уважаем.

— Больше ничего вы не узнали? — спросила Ольга Аркадьевна, преследовавшая в своем дознании совсем иные цели.

Фактор конфузливо замялся.

— Говорите мне без стеснения все. Я вижу, вы еще что-то знаете.

— Знаем, проше пани…

И опять ни с места. Тогда она решилась облегчить его задачу и сама подсказала ему то, что ее наиболее интересовало.

— Ну что же, у него есть знакомство с какой-нибудь женщиной? Он завел в Варшаве интрижку?

— Так, ясна пани, так.

Наконец, поощренный своей слушательницей, Штерк все рассказал про Брончу Сомжицку: и кто она, и чьими милостями пользовалась раньше, и как с нею познакомился Хмуров, и как они всегда вместе…

— У него в гостинице она тоже бывает? — спросила Ольга Аркадьевна.

— И у него завше бувае, — ответил фактор и рассказал про подарки.

— Ну, это уж не мое дело и мне безразлично, — остановила она его. — А мне нужны имена тех слуг, которые ближе всего находятся в гостинице к Ивану Александровичу Хмурову. Можете вы мне их переписать? Двух, трех человек вполне будет достаточно.

Он и за это взялся. Ей же это нужно было для подачи жалобы, обоснованной на свидетельских показаниях о разводе.

Но Штерк долго не возвращался и, явившись наконец, таинственно заявил:

— Я имею большую новость для ясной пани.

— Какую? Говорите скорее!

— Пан Хмуров уехал в Москву. Я сейчас сам видел, как он уехал.