Марио Пьюзо - Дураки умирают

Арти пугала его власть над женщинами. Он даже стал ее ненавидеть. Я бы от такой власти не отказался, но девушки никогда не влюблялись в меня так, как в него. Очень мне недоставало тогда этой влюбленности, не требующей никаких усилий, не вызванной добротой, характером, остроумием, интеллигентностью, обаянием. Короче, мне хотелось, чтобы меня просто любили, чтобы мне не приходилась завоевывать любовь или работать ради нее. Я любил эту влюбленность так же, как любил деньги, которые выигрывал, если мне везло.

Но Арти принялся носить одежду, которая ему не шла. Покупал исключительно строгие, консервативные костюмы. Всячески старался скрыть свое обаяние. Расслаблялся и становился самим собой только в компании дорогих ему людей, которым он полностью доверял. Во всех остальных случаях держался серым мышонком, никого не подпуская к себе. Но иной раз и это не срабатывало. Поэтому он женился молодым и стал, возможно, единственным верным мужем во всем Нью-Йорке.

Работал он химиком-исследователем в Федеральной администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами. [4] Администрация по контролю за продуктами питания и лекарствами — подразделение в структуре Министерства здравоохранения и социальных служб, в задачи которого входит контроль за чистотой и безопасностью продуктов питания, лекарственных препаратов и косметических средств, поступающих на рынок, и за соблюдением законодательства и стандартов в этой области. Известно строгостью контроля: принимает жесткие меры наказания за продажу некачественной и вредной для здоровья продукции. Создано в 1906 году. Естественно, в него влюбились все его коллеги женского пола и лаборантки. Лучшая подруга его жены и ее муж завоевали-таки его доверие, и в течение пяти лет эти две пары практически не разлучались. Арти потерял бдительность. Он им уже полностью доверял. И показал себя во всей красе. Лучшая подруга жены влюбилась в него, развелась с мужем и во всеуслышание объявила о том, кто ее новый избранник, доставив Арти немало хлопот и вызвав подозрения жены. Впервые я увидел, что он зол на жену. И злость его разила наповал. Она обвинила его в том, что он поощрял влюбленность подруги. На что он ответил леденящим душу голосом: «Если ты так думаешь, убирайся из моей жизни». Ответ этот настолько с ним не вязался, что у жены от угрызений совести едва не произошел нервный срыв. Я думаю, она рассчитывала, что он признает свою вину и у нее появится возможность хоть в чем-то прищучить его. Потому что он обладал над ней безграничной властью.

Она знала его тайну, как знал ее я и еще несколько человек. Он терпеть не мог причинять боль. Кому угодно, душевную или физическую. Он не мог никого ни в чем упрекнуть. Вот почему он так ненавидел женщин, которые влюблялись в него. Я думаю, мужчиной он был чувственным, который мог бы любить женщин и наслаждаться их любовью, но он не выносил конфликтов. Кстати, и его жена говорила, что в семейной жизни ей недоставало одной-двух хороших ссор. Не то чтобы она не ссорилась с Арти. Такого просто быть не могло. Но она говорила, что все эти ссоры заканчивались одинаково. Она давила, давила, давила, а потом он срезал ее одной короткой фразой. Она начинала рыдать, и ссора сходила на нет.

Со мной он вел себя по-другому, относился ко мне как к младшему брату. Прекрасно меня знал, понимал даже лучше, чем жена. И никогда не сердился на меня.

Прошло две недели после операции, прежде чем я достаточно окреп, чтобы вернуться домой. В последний день пребывания в госпитале я попрощался с доктором Коэном, и он пожелал мне удачи.

Медицинская сестра принесла мою одежду и сказала, что перед уходом я должен подписать какие-то бумаги. Она проводила меня в административную часть. Чувствовал я себя ужасно, прежде всего потому, что никто за мной не приехал. Ни мои друзья, ни жена, ни Арти. Конечно, они не знали, что мне придется добираться до дома в одиночку. Мне казалось, что я — маленький мальчик, которого никто не любит. Неужели после серьезной операции я должен возвращаться домой один, подземкой? А если мне станет плохо? Если я упаду в обморок? Господи, я пребывал в отвратительном настроении. И вдруг рассмеялся. Кого я мог винить в этом, кроме себя?

Когда Арти спросил, кто заберет меня из госпиталя, я сказал, что Валери. Валери пообещала, что заедет за мной, но я сказал ей, что не надо, я возьму такси, если Арти вдруг не сможет забрать меня. Естественно, она решила, что я обо всем договорился с Арти. Мои друзья, конечно же, предположили, что обо мне позаботятся родственники. Наверное, мне хотелось получить повод упрекнуть всех и каждого.

Только едва ли кто узнал бы об этом. Я всегда гордился своей самодостаточностью. Не хотел, чтобы кто-то заботился обо мне. Считал, что могу жить в полном одиночестве, в своем внутреннем мире. Но вот на этот раз мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь взял меня под крылышко.

Поэтому я чуть не расплакался, когда, вернувшись в палату, увидел Арти с моим чемоданом в руке. Настроение у меня сразу улучшилось, я обнял его, что случалось крайне редко.

— Как ты узнал, что меня сегодня выписывают?

Арти грустно улыбнулся.

— Позвонил Валери, засранец. Она думала, что я заберу тебя. Так ты ей, во всяком случае, сказал.

— Я ей этого не говорил, — возразил я.

— Да перестань, — Арти взял меня за руку и увлек к двери. — Знаю я твою манеру. Нельзя так вести себя с людьми, которым ты дорог. По отношению к ним это несправедливо.

Я ничего не ответил, пока мы не вышли из госпиталя и не сели в его машину.

— Я сказал Вэлли, что ты, возможно, заберешь меня. Я не хотел, чтобы она волновалась.

Арти уже ехал в плотном транспортном потоке, поэтому не мог повернуться ко мне.

— Нельзя так вести себя с Вэлли. Со мной — пожалуйста. Но не с Вэлли.

Он знал меня, как никто другой. Мне не было нужды объяснять ему, что я чувствую себя гребаным неудачником. Мои творческие неудачи давили на меня, стыд за то, что я не смог обеспечить жене и детям достойную жизнь, давил на меня. Я не мог никого ни о чем попросить. У меня буквально язык не поворачивался попросить кого-то забрать меня из госпиталя. Даже жену.

Когда мы приехали домой, Вэлли ждала меня. Поцеловала, на ее лице отражались недоумение и испуг. Втроем мы выпили на кухне кофе. Вэлли сидела рядом со мной, то и дело прикасалась ко мне.

— Я не понимаю, почему ты не мог мне сказать?

— Потому что он хотел сыграть героя, — ответил Арти, чтобы сбить ее с верного пути. Он понимал: я не хочу, чтобы она знала о моей душевной опустошенности. Наверное, он чувствовал, что знать ей об этом не следует. А кроме того, он верил в меня. Не сомневался, что я оклемаюсь. Что все у меня будет тип-топ. Все иногда дают слабину. Так чего акцентировать на этом внимание? Даже герои устают.