Марио Пьюзо - Дураки умирают

Джанель наблюдала за ними. Виртуозность Дорана впечатляла. Ему потребовался час, чтобы окончательно перетащить мать на свою сторону.

— Миссис Баскомб, я знаю, что вы готовы на такую жертву ради Иисуса. Но главная проблема — ваш сын. Он еще мальчик, а вы лучше меня знаете, какие они упрямцы.

Миссис Баскомб мрачно усмехнулась.

— Да, я знаю, — коротко глянула она на Джанель. — Но мой Рори хороший мальчик. Он сделает все, что я скажу.

Доран облегченно выдохнул:

— Я знал, что могу рассчитывать на вас.

— Я делаю это ради Иисуса, — ответствовала миссис Баскомб. — Но я бы хотела, чтобы мы заключили новый контракт. Я хочу пятнадцать процентов из ваших тридцати и должность соменеджера. — Она помолчала. — Моему мужу незачем знать об этом.

Доран вздохнул.

— Чего только не сделаешь ради Иисуса. Надеюсь, вы сможете уговорить мальчика.

Миссис Баскомб смогла. Никто не узнал как. Всех все устраивало, за исключением Джанель. Она пришла в такой ужас, что отказалась спать с Дораном, и он уже подумывал о том, как избавиться от нее. Осталось решить еще одну проблему: найти хирурга, который отрежет яйца четырнадцатилетнему подростку. В этом и состоял главный элемент плана Дорана. То, что годилось для папы римского, вполне устраивало и его.

Карты спутала Джанель. Они все собрались в квартире Дорана. Доран как раз пытался уломать миссис Баскомб отказаться от пятнадцати процентов прибыли, поэтому не отреагировал, когда Джанель встала, взяла Рори за руку и повела в спальню.

Но миссис Баскомб забеспокоилась:

— Куда вы ведете моего мальчика?

Джанель ослепительно улыбнулась:

— Мы сейчас вернемся. Я хочу ему кое-что показать.

В спальне она заперла дверь. Подвела Рори к кровати, расстегнула ремень, сдернула брюки и трусы. Сунула одну его руку себе между ног, а голову — между уже обнаженных грудей.

Они управились за три минуты, а потом мальчик удивил Джанель. Надел брюки, забыв про трусы. Повернул ключ в замке, распахнул дверь, выбежал в гостиную. Первым ударом разбил Дорану губу и молотил кулаками, пока отец не оттащил его.

Джанель улыбнулась.

— Доран по-прежнему ненавидит меня, хотя прошло шесть лет. Я лишила его миллионов.

Заулыбался и я.

— А что произошло в суде?

Джанель пожала плечами.

— Мы попали к хорошему судье. Он побеседовал со мной и мальчиком, а потом снял с меня все обвинения. Предупредил Дорана и родителей, что их действия противоправны, и предложил всем держать язык за зубами.

Я обдумал ее слова.

— И что он сказал тебе?

Джанель вновь улыбнулась.

— Он сказал, что, будь он на тридцать лет моложе, он отдал бы все ради того, чтобы я стала его девушкой.

Я вздохнул.

— Складно у тебя все получается. А теперь я хочу услышать от тебя честный ответ. Клянешься?

— Клянусь.

Я выдержал театральную паузу, не сводя с нее глаз.

— Тебе понравилось трахать четырнадцатилетнего мальчишку?

— Более чем, — без запинки ответила Джанель.

— Понятно.

Задумавшись, я нахмурился. Джанель расхохоталась. Ей нравилось, когда я пытался смоделировать ее ощущения.

— Давай поглядим. Курчавые волосы, крепкое телосложение. Великолепная кожа, без единого прыщика. Длинные ресницы, девственность мальчика из церковного хора. Однако… — Я помолчал. — Скажи мне правду. Ты, конечно, возмущалась планами Дорана, но в глубине души знала, что это твой единственный шанс потрахаться с четырнадцатилетним пареньком. Иначе ничего бы не вышло, как бы тебе этого ни хотелось. Этот подросток с самого начала возбуждал тебя. А тут ты могла одним выстрелом убить двух зайцев. Спасти парня, трахнув его. Блестящий ход. Так?

— Нет, — обворожительно улыбаясь, ответила Джанель.

Я вновь вздохнул, рассмеялся.

— Ты такая лгунья, — но я знал, что проиграл. Она лишь хотела спасти мальчишку. А уж если при этом ей что-то и перепало, так по заслугам. На Юге все служат Иисусу — каждый по-своему.

И, господи, я еще сильнее влюбился в нее.

У Маломара выдался тяжелый день. Совещание с Мозесом Вартбергом и Джеффом Уэгоном затянулось. Маломар сражался за свой фильм, который хотел поставить по роману Мерлина. Вартберг и Уэгон возненавидели его, как только познакомились с первым вариантом сценария. И все время давили на Маломара. Хотели выхолостить сценарий, добавить действия, смазать характеры. Маломар был тверд, как скала.

— Это хороший сценарий. И не забывайте, что это первый вариант.

— Тебе нет нужды напоминать нам об этом, — ответил Вартберг. — Мы и так знаем. И соответственно оцениваем его.

— Вы знаете, что меня интересует ваше мнение, — холодно продолжил Маломар. — Но все, что вы говорили, представляется мне не имеющим отношения к делу.

Уэгон обаятельно улыбнулся.

— Маломар, ты же понимаешь, что мы в тебя верим. Поэтому и подписали с тобой контракт. Конечно же, ты осуществляешь полный контроль над фильмами, которые снимаются на твоей киностудии. Но мы разрешили тебе увеличить бюджет на миллион долларов. Это дает нам моральное право принять участие в разработке окончательной концепции фильма.

— Этот бюджет с самого начала был нереальным, и мы все это признавали, — напомнил Маломар.

— Ты помнишь, — подал голос Вартберг, — что во всех наших контрактах есть пункт, согласно которому при превышении бюджета ты начинаешь терять проценты от прибыли? Ты готов пойти на такой риск?

— Господи, — воскликнул Маломар, — я не верю, что вы вспомните об этом пункте, если фильм принесет кучу денег.

Вартберг хищно улыбнулся.

— Может, и не вспомним, но кто знает. Мы будем держать этот камень за пазухой, если ты будешь настаивать на своем варианте фильма.

Маломар пожал плечами.

— Я готов рискнуть. И если это все, что вы хотели мне сказать, позвольте откланяться. Мне пора в монтажную.

Маломар чувствовал, что выжат как лимон. Подумал о том, чтобы поехать домой и прилечь, но отказался от этой мысли: слишком много работы. Ему хотелось провести в монтажной как минимум пять часов. Вновь начало прихватывать сердце. Эти мерзавцы решили меня убить, вдруг дошло до него. Он понял, что после его инфаркта Вартберг и Уэгон заметно осмелели, спорили с ним куда напористее, решительнее требовали снижения расходов.

Он вздохнул. Сколько же ему приходится брать на себя! А этому гребаному Мерлину хватает совести честить продюсеров и Голливуд и утверждать, что творчества в их работе — ноль. Он вот рискует жизнью, защищая мерлиновскую концепцию фильма. У него возникло желание вызвать Мерлина на арену, чтобы тот сам сразился с Вартбергом и Уэгоном. Но он знал, что Мерлин просто встанет и уйдет. Мерлин не был таким фанатом кино, как Маломар. Не любил фильмы, не понимал, что такое фильм, какое воздействие он может оказать на человека.