Алла Полянская - Прогулки по чужим ночам

— Как дела? У тебя вид как будто бы получше, — спрашиваю я у «пациента».

— Я и чувствую себя лучше, — отвечает он.

— Я купила тебе джинсы. Размер у вас с Рыжим почти одинаковый... а, кстати, где он?

— Спит. Сказал, что устал адски.

— Это правда. У него там дурдом. Граждане калечатся, режутся, колются... А иной раз такой цирк случается, по несколько дней все ржут. Вот слушай, что недавно было. Привезли парочку, их заклинило, так сказать, в процессе. Тетка рыдает-разливается, мужик матерится, а разъединиться не могут. Сняли их, оказывается, с мостового крана.

— Как?

— Слушай. Они в обеденный перерыв трахались, тетка эта крановщица, а ее любовник — подкрановый. Оба в браке, но не друг с другом, как ты понимаешь. И вот одна, но пламенная страсть сразила их — и в обеденный перерыв, когда рабочие потащились в столовку, он решил, что пора ему побыть сверху. А тут срочно нужно было перенести груз, и бригадир полез на кран в поисках крановщицы. Ну и застал их в процессе, не удержался и по матушке распатронил обоих, а даму возьми да и заклинь. Вот так-то.

— Этого быть не может!

— Рыжий проснется — сам у него спросишь, вся больница ржала, бегали смотреть на них.

— А врачебная тайна?!

— Спятил? Да кто ее соблюдает, где ты такое видел?!

Парень улыбается, потом начинает хохотать, хватаясь за ушибленный бок. Долго до него доходит.

— Ты чего?

— Ох... черт, больно смеяться, как представил себе все эту сцену... А что потом было?

— Не знаю. У таких историй, как правило, продолжения не бывает.

— Почему?

— Потому что люди утрачивают иллюзии, а любовь — самая большая иллюзия. Вот так придумают себе определенный образ, потом встречается объект, внешне подходящий для этого образа, и все, происходит химическая реакция. А когда истина становится очевидной, тут любви и конец. Потом снова находится кто-то, к кому можно приспособить образ, — и все заново. Но это в лучшем случае.

— А в худшем?

— А в худшем люди просто живут вместе, абсолютно чужие друг другу, даже спят вместе — просто так. А иной раз и постель не повод для знакомства... по-всякому бывает, какая разница? Лично меня не устраивает ни один из вариантов.

— Ты ждешь возвышенной любви?

— Я ничего не жду. Просто живу.

— Устрица тоже живет.

— А с чего ты взял, что мы с тобой чем-то лучше устрицы? Только из-за более сложно устроенного организма? Так это по-любому не наша с тобой заслуга.

— Но чего-то тебе хочется?

— Да. Но я об этом не хочу говорить. Я жрать хочу, а ты?

— Да. Знаешь, ты слишком сложно видишь мир.

— Кто знает, как видит его устрица.

— А при чем тут устрица?

— Она тоже небось видит мир, но мы никогда не узнаем, что именно она видит. С людьми в этом плане проще — можно спросить. Жаль только, что мы ленивы и нелюбопытны.

— Но ведь не все?

— Не все. Вот Рыжий, например, идеалист. Правда, умеренный, иначе его невозможно было бы выносить. Нет ничего более страшного, чем фанатики, а идеалисты — тоже своеобразные фанатики.

— Я никогда не смотрел на эти вещи под таким углом...

— Лучше трескай борщ.

Он ест, осторожно двигая челюстями. Его лицо отсвечивает всеми цветами спектра, а вокруг глаз — черные круги. Да, еще неделю ему нельзя появляться на улицах. Интересно, что же с ним произошло? Так, это не мое дело. Думаю, мне лучше ничего об этом не знать.

— Я скоро уйду, не беспокойся, — говорит он.

— Я не беспокоюсь, да и уйдешь ты не скоро, потому что от твоей вывески трамваи шарахаться будут. Как минимум неделя еще, а то и больше. Да не парься, ты мне не мешаешь. Единственное, о чем прошу, — не попадись на глаза соседям, а потому — не поднимай жалюзи.

— Хорошо.

— Иди, отдыхай.

Я мою посуду и иду в спальню. Рыжий даже не пошевелился при моем появлении. Устал, бедняга. Небось опять пьяные порезались или наркоманы передоз словили. Самое бесполезное дело — приводить в чувство наркоманов. Сизифов труд, потому что эти ребята слегка оклемаются и снова принимаются за старое. Я бы их и вовсе не лечила, и пускай там Гиппократ что хочет, то и говорит. Пусть бы подыхали под заборами, все равно от них пользы нет, еще и заразу распространяют.

— Ты куда это?

— По магазинам пробегусь. Спи, Рыжий.

— Купи мне носков пар пять.

— Куплю, если не забуду.

— И детективчик новый привези.

— Так ради этого и иду.

— Встретишь Ирку — денег ей не давай, слышишь?

— Слышу, не глухая.

— Но все равно дашь, да?

— Может, еще и не встречу.

Я переодеваюсь и ухожу. Пусть парни спят, а у меня полно дел. Собственно, об этих моих делах Рыжий не знает, а если бы узнал, то ругался бы последними словами, потому и не говорю ему. А дело такое: я нашла себе подработку. У нас полно офисов, в которых стоят огромные аквариумы и куча цветов, а вот ухаживать за ними никто особо не умеет, да и времени там ни у кого нет. А я умею, и время у меня есть, потому с удовольствием ухаживаю за рыбами и цветами, а мне за это платят, и неплохо. Так что совмещаю приятное с полезным. Мне всегда нужны деньги, только Рыжий этого не понимает.

Я быстренько покупаю для него носки и книгу и иду в первый на моем маршруте офис. Это агентство недвижимости. Охранник меня знает, иногда мы перекидываемся парой фраз о погоде, но у меня сегодня не то настроение, а потому мы с ним просто здороваемся и я иду к большому аквариуму в холле. Здесь не много работы, я проверяю приборы, фиксирую температуру и смотрю журнал — уборщица записывает время кормления. Все в порядке, ни одна из рыб не выглядит больной, растения тоже здоровы.

Второй офис — фирма «Премьер». Чем занимается эта фирма, я понятия не имею, да и не хочу, но платят здесь хорошо. Работы, правда, побольше — несколько больших интерьерных аквариумов, в которых распускают хвосты золотые рыбки и телескопы. По мне, это отличный выбор, я не понимаю новой моды на хищников. Они даже не декоративные.

— Лиза, зайди в кабинет к шефу.

Секретарша в приемной старательно улыбается мне. Как и большинство женщин, она меня недолюбливает, но мне это по барабану, так что один-ноль в мою пользу.

— Сейчас?

— Если ты закончила, то сейчас.

— Через три минуты закончу.

Несколько раз я видела шефа этой фирмы — крупный, даже толстый мужик лет сорока, с небольшим брюшком, в ладно сидящем дорогом костюме, но уже лысеющий, с вечно красным лицом и всегда чем-то недовольный. Лет через десять его примет в свои объятия инсульт. А может статься, что и раньше, но это его проблемы.

— Вызывали? — спрашиваю я, заглядывая в кабинет.

— Да. Садись.

Он просматривает какие-то бумаги, потом отодвигает их и смотрит на меня. Возможно, он на всех так смотрит — как удав на кролика, только мне от его взгляда ни холодно ни жарко. Я тебя, дорогой, представляю в своем кресле с разинутым ртом, а у меня в руках клещи или бормашина, и ты целиком в моих руках, захочу — казню, захочу — помилую.