Алла Полянская - Прогулки по чужим ночам

— Анну осудили пожизненно, Андрей выйдет через два года — на нем смерть Деберца, это доказано, хотя, по-моему, ему за Деберца надо медаль дать, а не сажать в тюрьму. Но суд посчитал иначе. Было доказано, что мать заставила его, он не хотел ничего плохого и не знал о настоящих планах Анны. А потом она убедила сына, что он тоже повязан. Андрей — слабый человек. У него был выбор: либо донести на мать, либо помогать ей. Лично я не держу на него зла. Кто знает, как бы я повела себя на его месте. А потому, когда он выйдет, получит половину того, что Клаус оставил мне.

— Ты с ним поделишься?

— Да, поделюсь. Мне жаль его, правда. Он ни в чем не виноват. Вот только я не понимаю, почему Анна не пожалела сына и втянула его в эту историю?

— А ты теперь как?

— Ну а что я? Я пока ни в чем не разобралась, там куча каких-то дел, людей, которые от меня чего-то требуют, а мне хочется одного: уехать с Рыжим куда-нибудь далеко, где нет зимы, и пускай они там как хотят, я не участвую в их возне, мне это неинтересно. Я никогда не буду такой, как они, да и не нужно мне это.

— Я знаю, Лиза. Хорошо. Сходи, погуляй до обеда. Кстати, я тебя так и не поблагодарил!

— За что?

— Не за что, а за кого — за Василька. Знаешь, когда эта мелкота появилась на пороге и прохрипела: «Я от Лизы!», я так обрадовался. Ты... ты хорошая девочка, Лиза. Всегда была такой, а Василек...

— Мне показалось, что тебе именно этого не хватает.

— Да. Мы нашли его мать, сейчас идет пересмотр ее дела, и если все пойдет хорошо, то скоро она выйдет на свободу, а дальше видно будет. Мальчик учится, мы с ним большие друзья. Ну, иди, погуляй немного.

Я выхожу со двора и иду по знакомой улице. Здесь я чувствую себя дома. Не там, где шумный город проколол небо зеркальными небоскребами, не в хмуром и чужом доме недалеко от Бонна, а тут, где разоренные заборы, небольшие кирпичные домики с верандами, речка — за зеленым зданием закрытого интерната. У государства на детей нет денег. И пускай они гибнут на улицах, сбиваются в волчьи стаи, превращаясь в преступников, — никому до этого дела нет... Тут я дома. А сейчас иду в гости...

Зеленые туи качаются на ветру, словно гимнастикой занимаются — наклон влево-вправо, и снова. Их лица такие знакомые. Танька поставила памятники Ирке и Куку. Да я и не сомневалась в этом. И фотографии хорошие нашла — наверное, у Старика взяла. Ласковая улыбка Кука и свежее смуглое Иркино личико. Куда девается душа? Неужели и правда это просто сказка, чтобы утешить нас на пороге вечности? Я не верю. Что-то есть, не может не быть. Там есть ОН. Что-то там должно быть, иначе все, что есть тут, псу под хвост.

— Я знала, что ты сюда придешь.

Танька стала еще толще и одета в жуткую китайскую куртку.

-Да.

— Привет, балерина. Не загордилась?

— С чего бы?

— А почему нет? — Танька садится рядом. — Смотри, какие я им памятники поставила. Кстати, это ты хорошо придумала — прислать Малого к Старику! Только ты могла такое сотворить! Ну ничего, доведем парня до ума, куда ж его теперь. Так ты Рыжего ищешь?

— Ну да. Представь: взял и бросил меня!

— Гордый. Не захотел, чтобы думали, будто он ради денег...

— Не гордый, а дурной. Кто бы подумал? А если б и подумал, что с того?

— Да так-то оно так...

— И ты туда же! Черт, ну где его теперь искать?! Лег на дно — и нет его!

— А тебе что с того?

— Не твое дело.

— Узнаю тебя. Ладно, пойдем обедать, балерина, батя ждет.

Я не хочу обедать. С того времени как исчез Рыжий, мне ничего в горло не лезет! Как он мог так со мной поступить? Разве он не знал, что я не могу без него? А вот он без меня, похоже, запросто обходится.

— Мне пора, — говорю я Старику.

— Уже?

— Да. Похоже, я зря приехала.

— Я всегда тебе рад, Лиза. На ночь глядя никуда ты не поедешь. Иди спать.

— Ладно.

Какая разница, утро или вечер? Мне все равно, даже зима не раздражает, настолько все безразлично.

— Ложись, дочка. — Старик гасит свет. — Вон, Василек спит уже — и ты спи, утро покажет, как жить дальше.

Его ладонь гладит мои волосы — как когда-то давно, когда все были живы.

Утро серое и безрадостное, я сижу на кровати — комната знакома до последней трещинки на потолке. Я дома, но тяжесть внутри не уменьшилась. Я ехала сюда за спасением, с последней надеждой — и все зря. Рыжий никогда не вернется ко мне. Я поняла это в тот самый момент, когда увидела, что он ушел.

Интересно, кто громыхает на улице? Или Танька решила поупражняться с топором? Ее фигуру это не спасет.

— Вставай завтракать, балерина.

Ну вот, легка на помине. Я сползаю с кровати и иду умываться. Вода холодная, но это неважно.

— Пойди во времянку и принеси молоко — на полке банка трехлитровая стоит, да не разбей! — Танька несносна, там же мороз. — Давай, шевелись, пора завтракать, а мне от плиты никак не отойти!

Ладно, раскомандовалась! Пойду, что ж. Собственно, Танька тоже тут дома.

На улице серое утро оседает на плечи деревьев. Все-таки зима меня раздражает. И время тянется долго.

— Привет, Лиза.

Он стоит у крыльца и смотрит на меня, но как-то по-новому — внимательно и тоскливо.

— Появился. — Ярость наполняет меня, я чувствую, что сейчас взорвусь и сотру с лица земли этого рыжего негодяя. — Решил меня помучить? Как ты мог?! Как мог оставить меня, когда я... когда мне так тебя не хватает?!

Я соскакиваю с крыльца и толкаю его. Он специально мучил меня, он знал, что мне будет неуютно и тоскливо, все они знали и только злорадствовали! Ни минуты больше здесь не останусь!

— Лиза, прошу тебя, дай мне сказать...

— Что ты можешь сказать? Я знаю, почему ты сбежал! Ты просто негодяй, ты никогда меня не любил, если так поступил, и, наверное, уже нашел себе другую и...

Он сжимает меня в объятиях, и я чувствую, как бешено бьется его сердце. Или это мое? У нас всегда было одно сердце на двоих, как и одна на двоих жизнь, но как ему об этом сказать?

— Ничего не говори, Лиза, я больше не могу без тебя.

— Ты просто негодяй.

— Да. Я люблю тебя.

— Я никогда тебя не прощу!

— Я люблю тебя.

Наверное, это я и мечтала услышать, хотя много лет меня пугал даже намек на эти слова. Нет. Я хотела их услышать. Я хотела верить, что это правда. И сейчас я в этом уверена, и что мне ему ответить? Не знаю. Но я его больше никуда не отпущу.

— Лиза, ты молчишь?

— Ты же знаешь все сам.

— Так скажи.

— Ладно. Я тоже тебя люблю.

Мы поедем с тобой в теплые края и подождем, пока здесь закончится зима. А потом вернемся и отремонтируем дорожки на даче. Мы многое сделаем — вдвоем. Какое сегодня утро солнечное, кто бы мог подумать!

Лиззи Борден — учительница, в конце XIX века в приступе ярости зарубила своих отца и мачеху.

Говард Филипс Лавкрафт (1890 — 1937) — американский писатель, основатель жанра фэнтези.