Деон Мейер - Семь дней

— А больше никого?

— Я долго проверял ее бывшего, Эгана Роха. Но он, похоже, вообще ни при чем. Во всяком случае, в тот день, когда ее убили, он был за границей. А больше никаких подозреваемых нет. Я проверил всех. Вот почему мне кажется, что найти виновного не удастся. Может быть, убийца — случайный знакомый, с которым жертва поссорилась…

Гриссел согласился с детективом-коса лишь отчасти. Ему не давали покоя несколько важных деталей. Отсутствие на руках жертвы оборонительных ран. Место, где была кровь. И третий ящик кухонного шкафчика.

Если бы Ханнеке Слут убили на пороге, у самой входной двери, если бы у нее оказались порезаны руки или на них были кровоподтеки, он бы еще согласился со случайным гостем и ссорой. Но она была взрослой, умной женщиной; более того, юристом. Если бы кто-то позвонил к ней в дверь в десять вечера, она бы сначала посмотрела в глазок. И открыла дверь только знакомому. А в квартиру впустила бы только человека, которому доверяла!

Удар нанесен спереди. Жертва стояла лицом к убийце. В трех метрах от порога. И не защищалась.

Содержимое же третьего ящика в кухонном шкафчике свидетельствовало о том, что Ханнеке Слут не очень любила готовить. Гриссел подозревал, что другой кухонной утвари, помимо той, что нашлась в ящике, у нее в хозяйстве не было. И даже если где-то хранился еще один нож, длиннее и шире остальных, все равно ничего не выходит. Убийце пришлось бы сначала бежать на кухню, выдвигать ящики и рыться в них в поисках нужного орудия. А Ханнеке Слут что — стояла все это время у входной двери и терпеливо ждала рокового удара?

По всему выходит, что орудие убийца принес с собой.

Он захватил его не случайно. Ехал к жертве с заранее обдуманным намерением.

Все это означало, что Нкхеси совершенно правильно подозревает человека, больше всего подходящего на роль преступника, — смотрителя Фарука Клейна, у которого к тому же имеется судимость. Придется еще раз проверить его алиби.

Алекса сама открыла ему дверь. Она была в домашнем халате, непричесанная… Зато трезвая.

Его охватило облегчение, смешанное с чувством вины, которое он носил в себе со вчерашнего вечера.

— Алекса, прости меня, пожалуйста. Я опозорил тебя при твоих друзьях, а потом мне пришлось срочно сорваться на работу…

Она отвернулась от него, на ее лице застыло непонятное выражение, которое он так и не смог истолковать.

Она пошла на кухню.

— Алекса… — позвал Бенни.

Она покачала головой, как будто ничего не желала слышать.

Он поплелся за ней.

На столе стояла ее кружка; стул был слегка отодвинут. Здесь она сидела, когда он приехал.

Не говоря ни слова, Алекса налила ему кофе и села за стол. Придвинула к нему молоко, сахар и коробку с ложками, обхватила руками свою кружку и опустила голову.

Бенни сел, все больше тревожась. Точно так же она выглядела, когда он увидел ее в первый раз — в этом же самом доме, в гостиной. Наутро после гибели мужа.

— Ты ни в чем не виноват, — проговорила она. Поняв, что он собирается возразить, она подняла руку, останавливая его. — У меня вот так всегда выходит… с людьми.

Он налил себе молока и насыпал сахару.

— И я, Бенни, не знаю, как остановиться.

— Алекса, ты — просто фантастика, — ответил он, и последнее слово показалось ему нелепым, вычурным. — Ты такая… у тебя есть все. Ты лучшая певица в стране; всякий раз, как я слышу в телефонной трубке твой голос, я не верю собственным ушам. Ведь я-то всего лишь обычный коп!

Алекса недоверчиво скривила губы.

— Так и есть, — сказал Бенни.

— Тебе не приходило в голову, что именно в том-то вся и беда?

— Какая беда? О чем ты?

— Ах, Бенни, беда в том, какой мир меня окружает. Ты не представляешь, что такое шоу-бизнес. Мне не хватает сил…

— Хватает, — возразил он.

— Нет, ты не понимаешь. Меня окружает столько соблазнов… Всеобщее внимание, жажда все время находиться в его центре. Даже не могу объяснить. Мой голос, мое пение… оно заурядно. Мой талант ничем не лучше любого другого и ничем не отличается от прочих способностей. Я не лучше… человека, который красил этот дом, подбирал цвета и фактуру. Он так самозабвенно трудился, столько всего знал. Его талант совершенно очевиден. Но вокруг него не толпятся восхищенные поклонники, не твердят ему с утра до ночи, что он чудо, как он изменил их жизнь, и… Бенни, лесть заманивает, в нее начинаешь верить даже против воли. А если слышишь одно и то же каждый день, на каждом выступлении, всякий раз, как высовываешь нос за дверь… Я успела забыть, что это такое. Жила спокойно до вчерашнего вечера. Мы такие эгоисты! Нас ничего не стоит обмануть. И возникает настоящая зависимость. Полная зависимость от окружающих. Я… как наркоманка. Зависимость никуда не делась. Бывало, я любила собирать вокруг себя людей, которые мне потакали, в минуты сомнения говорили именно то, что я хотела услышать. Потому что иногда мечты разбиваются о правду. И тогда я ясно понимала, что и я сама, и мой талант совершенно заурядны. А за обожание зрителей, их почитание, аплодисменты благодарить надо музыку и те чувства, которые она пробуждает. А вовсе не меня. И тогда в душе просыпался страх… Я начинала бояться, что и публика когда-нибудь это поймет.

Алекса вздохнула и ссутулилась, как будто речь отняла у нее много сил. Потом она рассеянно повертела кружку в руках.

— Вот почему я люблю собирать людей вокруг себя… Привлекать их к себе. Так я привлекла Дейва Бурмейстера, лидера моей первой группы. И Адама. А теперь я то же самое делаю с тобой. Я стремлюсь общаться с теми, кто умеет завуалировать правду. Им говоришь: я неудачница, а они отвечают: нет, Алекса, ты лучшая певица на свете. Они продолжают давать тебе наркотик в те часы, когда вокруг нет восторженных зрителей. Получается порочный круг. Моя жизнь совершенно ненормальна, она полна соблазнов и с точки зрения психологии полный кошмар. Весь мир, в котором я живу, ненормален. Он фальшивый, ненастоящий. Дымовая завеса, зеркала и ловкость рук. Однажды это понимаешь, и, когда правда доходит до тебя, в душе просыпается страх. Так я стала бояться, что меня разоблачат. Вот почему я начала пить. Когда я пьяна, мне легче верится в хорошее…

Зазвонил телефон Гриссела; он пожалел, что не может не ответить. Ему не хотелось отвлекаться — особенно сейчас.

— Ответь, пожалуйста, — велела Алекса, криво улыбнувшись.

Он достал телефон.

На дисплее высвечивалось: «Карла».

Он встал и вышел в столовую.

— Алло, Карла!

— Папа, Фриц хочет наколоть татушку, — без предисловий произнесла дочь осуждающим тоном старшей сестры.

— Что?

— Татуировку. На всю руку.

Бенни понял, что слушает дочь невнимательно.