Мартина Коул - Малышка, пойдем со мной...

Летом здесь, вообще-то, неплохо, если не считать вони, исходящей от гнилого хлама и давно немытых детей; такое впечатление, будто ты за границей. Но у нее всегда было богатое воображение. Разумеется, это не Тенерифе!

Джоани улыбнулась про себя и подмазала губы сахарно-розовой губной помадой № 7. Если сегодня она хорошо заработает, то завтра обязательно сделает паузу — нужно немного отдохнуть.

Она слушала, как Боб Марли исполняет песенку «Нет, женщина, нет…». Тихонько подпевая ему, она начала краситься, что было необходимым условием ее работы. В эти дни Джоани решила не рассматривать себя в зеркале слишком пристально: те времена, когда она гордилась своей внешностью, ушли в прошлое. Жизнь брала свое, и денег, которые раньше текли рекой, теперь едва хватало. Не будь она такой ленивой — давно бы подыскала себе настоящую работу, хотя теперь, наверное, уже поздновато: ее преступные наклонности исключали даже самые непритязательные виды работы. Это был какой-то замкнутый круг.

Джоани тяжело вздохнула и вновь затянулась сигаретой. В юности она и представить себе не могла, что такой будет ее жизнь, но, как говорится, человек предполагает, а… Природная жизнестойкость заставляла ее мириться с этим грустным фактом.

В редкие часы отдыха она казалась изможденной. Глубокие морщины на лице делали ее почти старухой, хотя черты смазливой девчонки, которой она когда-то была, еще просматривались. Глядя на свое отражение в зеркале, она едва не разрыдалась. Но вместо этого она допила коктейль и выдавила из себя улыбку.

В этом был смысл. Если она не будет следить за собой, клиенты разбегутся. Она слышала смех Киры в коридоре и машинально улыбалась в ответ, хотя и не могла расслышать слов. Ее младшая — счастливый ребенок, она всегда шутит!

В комнату вошел ее сын Джон-Джон с большой бутылкой водки и кока-колой.

— Опохмелись, мама. Тебе ведь нужно прийти в себя?

Джоани отрицательно помотала головой.

— Все нормально. Я пойду с Моникой.

Он засмеялся:

— Я хочу сказать, не нуждаешься ли ты в валиуме?

Джоани ухмыльнулась.

— Бывает и хуже, сынок. Нет, спасибо. Я бы оценила твой жест, если бы ты не предлагал валиум направо и налево. Тебя заграбастают, Джон-Джон, поверь мне.

Джон-Джон не ответил — он был занят тем, что любовался собой в зеркале.

Она выпила залпом и поморщилась.

— Какая дрянь, Джон-Джон! Это что, ракетное топливо?

— Смирновская, с черной этикеткой. Карти гонит ее из особых трав.

Джоани хлебнула кока-колы и улыбнулась.

— Это то, что мне нужно.

Она говорила правду, хотя сын этого не знал. В ответ Джон-Джон улыбнулся, и она взглянула на него с восхищением. Он ненавидел ее работу, однако всегда приносил выпивку, чтобы хотя бы так поддержать мать. Он любил ее, и это несмотря на то, что над ним смеялись в школе, потому что она была распутницей, шлюхой или как там ее еще называли охочие до пересудов обыватели. И ни разу — ни разу, даже в порыве юношеского максимализма — он не упрекнул ее, потому что признавал: иначе бы они сдохли от голода.

— Побудь дома, присмотри за Кирой, хорошо? Очередь Жанетты идти, не забывай.

Он кивнул.

— Не нужно без конца повторять одно и то же, мама. Ведь я всегда делаю то, что должен. Так?

Он вышел из комнаты с видом оскорбленного достоинства: семнадцатилетние парни не переваривают нравоучений.

Чтобы ни говорили о нем, он хороший мальчик, даже если она, Джоани, единственная, кто так считает. Полиция его ненавидит; что бы ни случилось в округе, подозрение падает прежде всего на него. Джон-Джон может выкинуть что угодно, когда на него находит, но если бы они застали его за чтением!.. Он глотает все, что попадает под руку, а какие он знает слова!

Гордость Джоани за сына не знала границ. Она всегда гордилась своими детьми, несмотря на те пересуды, которые просто липли к их семейству. Джоани пропускала большую часть сплетен мимо ушей. Сплетни ее никогда не волновали, по крайней мере на людях она привычно шутила над своей профессией, да так, что ее остроты потом еще долго гуляли по всему кварталу, переходя из уст в уста.

Она также прославилась умением вести себя во время перебранок. Она болтала больше, чем все ее соседки, вместе взятые, она была чрезмерно доверчивой в пустяках и всегда охотно давала дружеские советы; но также умела держать язык за зубами и моментально определяла истину даже в самых досужих предположениях. И еще она никогда ни на кого не доносила; она знала: стоит ей открыть рот — и обыкновенной ссорой дело не закончится.

У Джоани были и другие достоинства. Она собирала каталоги, по которым женщины делали себе покупки (особенно часто на Рождество и в дни рождения), благодаря этому ей было известно финансовое положение каждой семьи. Джоани гордилась тем, что никому не задолжала и пенни, но ей самой не нравились люди, которые пользовались в своих целях ее добротой.

Она также гадала на картах Таро за небольшую плату, и это заметно повышало ее престиж в обществе, потому что соседки хотели знать, выберутся ли они наконец из этой беспросветной нищеты, а самое главное — когда это произойдет; не меньше они интересовались и тем, ждет ли их в будущем любовь. Поскольку мужчины ни у кого не задерживались надолго, ее предсказания пользовались колоссальным успехом. Сама Джоани смеялась: таких оптимисток еще поискать! Но она понимала, что им и полагается быть такими, с другим отношением к жизни быстро пойдешь ко дну.

Так или иначе, но у нее здесь была своя небольшая ниша. Жизнь, полагала Джоани, такая, какой ее создают, и она лепила ее по возможности лучше. Счастье, как она не уставала повторять детям, это состояние ума.

Втиснувшись в тугую черную мини-юбку и вызывающе просвечивающуюся блузку, она сунула ноги в туфли с невероятно высокими каблуками и с важным видом, выставив вперед грудь, вышла в коридор.

— Ой, мамочка, какая ты красивая!

Голос Киры дрожал от возбуждения. Она еще не понимала, что переизбыток макияжа и духов — это признак дурного вкуса. Мать в ее глазах была восхитительной.

— Спасибо, милая. У тебя есть деньги?

Кира кивнула; светло-голубые глаза излучали обожание.

— Ты вся благоухаешь!

— Когда она вернется, будет источать запах мужского туалета в Сохо.

Этот укол исходил от Жанетты, средней дочери Джоани.

— Ты, наверное, часто там бываешь, милочка? Раз уж даже запахи тебе известны…

Джон-Джон и Кира засмеялись. Джоани хохотала вместе с ними, хотя в глубине души ее обидело замечание Жанетты. Она лучше других понимала, с чем приходится ежедневно сталкиваться ее детям, и делала на это скидку.

Джоани зажгла сигарету и рассеянно поправила волосы, поджидая Монику.

В округе, как обычно, кипела жизнь, носились туда-сюда дети, ревело стерео, урчали моторы автомобилей, воняло чем-то кислым — здесь никогда не бывает других запахов. Но для них это был дом, и они старались любить его, насколько это возможно.