Андрей Воронин - Слепой. Приказано выжить

Воспользовавшись тем, что Политик смотрел прямо на него, Николай Фомич ограничился несколькими утвердительными кивками и понимающим, сочувственным выражением, которое, как маску, привычно натянул на лицо. Что сказать в ответ на самокритичное высказывание Пермякова, он не знал, а вообще никак не отреагировать было бы невежливо.

— Так я пойду? — спросил он и сам почувствовал, как несолидно, не по-генеральски это прозвучало.

Впрочем, снявши голову, по волосам не плачут. Такой уж это изначально был визит, что думать о сохранении лица не приходилось.

Потому что лицо — оно на голове, и, если голову, вот именно, снимут, кому тогда интересно, какое на ней было лицо, что оно там выражало?

— Конечно, — нажимая на спрятанную под крышкой стола кнопку, сказал Пермяков. И когда из-за скрывающей входную дверь портьеры неслышно появился охранник в темном деловом костюме, добавил, обращаясь к нему: — Игорь, проводи товарища генерала.

Когда потревоженная портьера перестала колыхаться, другая такая же портьера в одном из простенков отодвинулась, и из-за нее вышел, вертя в пальцах незажженную сигарету, Иван Сергеевич Буров.

— Ну, что скажешь? — машинально складывая в аккуратную стопку разбросанные по столу эскизы, нейтральным тоном осведомился Политик.

— Скажу, что твой метод работы с кадрами в данном случае себя не оправдал. Сделать из него человека не получилось — как был слизняком, так слизняком и остался. Кстати, это уже второй на протяжении месяца. Ты не находишь, что это тревожный симптом?

— Нет, не нахожу. — Андрей Родионович ладонями с двух сторон подровнял стопку и едва заметно поморщился: листы распечаток, фотографии и кальки были разновеликие, и идеально ровная стопка из них никак не складывалась. — Люди, Иван, — они ведь разные, как вот эти бумажки. Звучит банально, но это часто случается с аксиомами — трава зеленая, небо голубое, а люди — разные… Времена меняются быстрее, чем люди, и те, кто идеально подходил для выполнения конкретных задач на определенном этапе работы, зачастую не отвечают требованиям изменившейся обстановки. Так было, например, с маршалом Буденным и другими кавалеристами. Кто-то сменил армейскую специальность — как в том стихотворении, помнишь? «Вместе рубали белых шашками на скаку, вместе потом служили в артиллерийском полку…» А кто-то не сумел перестроиться, приспособиться и погиб — погиб глупо, бессмысленно, атакуя в конном строю танковую колонну. Начинается новый, очень важный этап, и для нас обоих, по-моему, очевидно, что от Васильева на этом этапе вреда будет больше, чем пользы — так же, как от покойного Шиханцова. И, кстати, мне любопытно, как скоро я смогу добавить к имени нашего дорогого Мента эту приставку — «покойный»? Мы говорим о том, что с ним пора кончать, едва ли не дольше, чем большевики говорили о необходимости пролетарской революции, а воз и ныне там…

— Ты прав, — легко согласился Филер. — Говорить об этом действительно надоело, у меня от его имени уже мозоль на языке. Поэтому давай лучше посмотрим.

Пермяков удивленно заломил бровь, снизу вверх наблюдая за Иваном Сергеевичем, который, обойдя стол, небрежно сдвинул в сторону только что с таким трудом собранную им стопку эскизов и вооружился компьютерной мышью. Разбуженный ноутбук зажужжал чуть громче, созданное при помощи одной из новейших графических программ изображение окружающего их интерьера пропало с экрана, а на его месте появилась совсем другая картинка — судя по черно-белому цвету и качеству изображения, с камеры видеонаблюдения.

Не успел Андрей Родионович как следует в нее вглядеться, как Буров щелкнул кнопкой мыши, и экран поделился пополам. На одной из картинок Политик увидел кусочек подъездной аллеи с небольшим карманом для парковки. На парковке стоял мощный легковой «крайслер» с синим ведерком проблескового маячка на крыше. Съемка, как это обычно происходит с камерами наблюдения, особенно скрытыми, велась сверху, и из-за странного ракурса, а еще из-за того, что камера смотрела идущему по аллее в сторону парковки человеку на второй картинке в спину, Политик узнал в нем Мента, в основном, по его машине. И только потом, совместив в сознании знакомое авто с хозяйской повадкой того, кто к нему направлялся, распознал и свойственную генералу Васильеву манеру двигаться, и походку, и густую цыганскую шевелюру, и все прочее, вплоть до умопомрачительно дорогих полуботинок из натуральной крокодиловой кожи.

Как ни странно, Филер тоже обратил внимание на эти полуботинки.

— Ты не находишь, — с легкой усмешкой произнес он, — что наш Мент — просто ходячая мишень для всех, сколько их есть в России, правозащитных обществ, от «Синих ведерок» и «Стоп-хама» до «Гринписа»? О прокуратуре и парламентской комиссии по борьбе с коррупцией я уже и не говорю.

— Нахожу, — ворчливо ответил Пермяков, — уже давно нахожу. Не понимаю, зачем ты мне это показываешь. По-твоему, я на него еще не насмотрелся?

— Смотри-смотри, — подбодрил его генерал Буров. — Потерпи, осталось совсем чуть-чуть.

— Ну-ну, — скептически промолвил Андрей Родионович и стал смотреть.

Стоя в полутемной прихожей конспиративной квартиры, Глеб Сиверов медленно и задумчиво спрятал замолчавший телефон в карман мотоциклетной кожанки.

— Фигаро здесь, Фигаро там, — пробормотал он.

Будь у него вокальные способности и настроение музицировать, он бы не сказал это, а пропел. Но природа обделила его певческим талантом, а трепетное отношение к музыкальной классике не позволило бы осквернить своим исполнением арию из известной оперы, даже если бы Глебу до смерти хотелось спеть. Но он не испытывал такого желания; чего ему действительно хотелось, так это отыскать майора Полынина и начистить ему физиономию. Человека можно считать идиотом, особенно если он сам изо всех сил старается произвести на окружающих именно такое впечатление. Но, черт возьми, всему же есть предел!

Еще сильнее, чем побить майора по небритому лицу, Глебу хотелось спать. Но оба эти желания в данный момент были неосуществимы. И с тем, и с другим следовало повременить, но Слепого такая отсрочка не огорчала: чем она длиннее, тем слаще будет долгожданный миг.

Еще ему хотелось есть. Поскольку здесь, в конспиративной берлоге, утолить голод было нечем, кроме банки консервов сомнительной свежести да различной подлежащей растворению в кипятке сублимированной дряни, Глеб решил для ровного счета добавить это третье желание к первым двум, чтобы, когда придет время, в полной мере вкусить плотских удовольствий: разобраться с майором и его лысым напарником, хорошенько поесть и с чувством выполненного долга завалиться спать часиков, этак, на десять.