Сергей Горяинов - Золото тофаларов

Справа от дома находилась круглая забетонированная площадка с черным кругом посредине, очевидно место посадки вертолета. За домом, на опушке старого соснового бора, виднелась низкая темная рубленая часовня с православным крестом. Больше никаких построек, никаких дорог, даже тропинок не было видно. Дом и площадку окружал ковер густой роскошной травы.

Я взглянул на карту. Не должно быть здесь никакого озера.

— Это что за Швейцария? — Мишка ткнул локтем в бок егеря.

— Не знаю, не бывал здесь никогда, — растерянным голосом пробормотал тот.

— Это резиденция Саманова. Любимое место отдыха старика. — Кедров раздвинул нас, шагнул вперед.

— Там есть сейчас кто-нибудь? — спросил я.

— Нет. Здесь люди появляются только тогда, когда прилетает Хозяин.

— А когда он прилетает?

— Трудно сказать. В ближайший месяц не собирался, насколько мне известно.

— Может быть, здесь подождем? Заодно и Хозяина этого распатроним! — Мишка рассматривал дом в прицел карабина.

— Хоромы — будь здоров. И искать нас здесь вряд ли догадаются.

— Как вы оцениваете это предложение, Станислав Михайлович? — обратился я к Кедрову.

Тот усмехнулся:

— Я был бы не против подождать.

— Ладно, пойдем дом посмотрим. — Я перешел ручей и зашагал к коттеджу.

Нет, нельзя здесь оставаться. Неизвестно, когда этот Саманов прилетит, может, он сюда полгода не покажется. А вертолет Виктора — верная синица в руках.

Дом был заперт. Дверь массивная, похоже, стальная под деревянной обшивкой. Ставни первого этажа плотно закрыты.

— Ну, ты, ублюдок. — Гольцев тряхнул Кедрова за воротник. — Есть внутри что полезного?

Кедров, отрицательно помотал головой.

— Нет, там пусто. Все с собой привозят.

Заниматься взломом этой крепости все равно не было времени. Я подошел к часовне, открыл низенькую дверь, заглянул внутрь.

На стене напротив входа висела всего одна икона. Оклада на ней не было. С растрескавшейся доски на меня глянули пронзительные, жутковато живые глаза седобородого святого. Выражение его аскетического лица было холодным, казалось, губы вот-вот готовы сложиться в презрительную усмешку. Рука была поднята в благословляющем жесте, но какая-то неуловимая деталь сделала это движение почти угрожающим, создала ощущение, что не слова благословения, а сухой, отрывистый приказ выкрикнет сейчас этот странный старик.

Несмотря на пыль и копоть, покрывавшие доску, древние краски изображения сохраняли удивительно свежие тона.

Кроме этой иконы, в полутемной часовне ничего не было. Я вышел наружу. Яркий солнечный свет заставил зажмурить глаза.

— Ну как изображение? Впечатляет? — Кедров закурил сигарету, прислонился к бревенчатой стене.

— Он что, религиозен, ваш шеф?

— Трудно сказать. Эта тема в разговорах с ним — табу. Вообще о проблемах культов говорить не любит.

— Странная икона.

— А это Саманов и есть. Вылитый!

— Как это? Портрет, что ли? Сам на себя молится или вас заставляет?

— Нет, вы не поняли. Это не портрет. Икона эта настоящая, весьма старая, может быть, даже древняя. Здесь скит недалеко был когда-то старообрядческий. Часовня — единственное, что от него сохранилось. Сюда, к дому, ее уже Саманов приказал перенести. А икону лет десять назад нашли на месте скита. Дед, что на ней изображен, поразительно на Саманова похож. И чем старше Владимир Георгиевич становится, тем больше сходство. Сейчас вообще как две капли воды.

— Мистика! Прямо Дориан Грей!

— Мистика, — согласился Кедров. — Вообще про Саманова много разных небылиц ходит. Я давно его знаю, но откуда он возник, как поднялся, и для меня загадка. Если кто и знал подробности, так это Малышев. Но! «Иных уж нет, а те далече…»

— А может быть, это трюк, с иконой? Для поднятия авторитета?

— Может быть. Авторитет, правда, такой, что поднимать уже некуда.

Подошел Гольцев.

— Запалим, Серж, церквуху? Пусть гадам икнется?

— Сдурел? Дым из Покровского видно будет!

— И то верно. Но отметиться все же надо. Игорь достал из кармана калашниковский патрон, воткнул его в торец черного от старости бревна и сильным ударом приклада вбил в дерево по самое донышко гильзы.

— Традиция. С Даманского. Чтобы не возвращаться, — пояснил он. — Ну что, уходим?

Уходим. Перевал впереди. Отряд быстро покинул живописный каньон.

Подъем на перевал был адски тяжелой дорогой. Единственно возможный путь пролегал по руслу ручья. Вода неслась вниз с бешеной скоростью и была просто ледяной. Камни на дне проворачивались под ногами, это приводило к частым падениям в обжигающе холодные струи. Никто не разговаривал, даже материться не было сил. Сжав зубы, хватаясь друг за друга, мы упорно преодолевали упругое сопротивление потока.

Наконец ручей стал мелеть, а потом и вовсе скрылся среди мха. Низкорослый лес заметно поредел, уступил место густому кустарнику. А потом даже и мхи пропали. Кругом один камень. Еще одно усилие, и, подгоняемые порывами неожиданно поднявшегося сильного ветра, мы вышли на седловину хребта.

Крутой спуск вел вниз, к довольно широкой реке. Ее гул явственно доносился до нас. Судя по карте, это был Мурхой. Нам предстояло форсировать его в месте, где карта давала отметку «брод, глубина 0,5–2,0 м».

С перевала был хорошо виден пройденный нами путь. Четко можно было различить скальную террасу, марь, поле кустарниковых зарослей. Только каньон под этим углом был почти незаметен — просто густое зеленое пятно среди серых полуразвалившихся скал. Нигде не было видно и следа движения.

Пока преследователи прилично отставали. В том, что погоня будет, у меня сомнений не возникало. Но здесь, на перевале, впервые появилась уверенность, что мы способны опередить людей Саманова. Фора была приличная.

Первая переправа прошла удачно. Река в этом месте оказалась быстрой, широкой, но мелкой. Вода и до колен не доходила. Преодолев препятствие, мы вышли на пологий, поросший травой берег. В двух шагах от брода стояло древнее, покосившееся охотничье зимовье.

Не успели мы подойти к избушке, как в ближайших кустах раздался треск и два огромных марала пронеслись через поляну. Великолепные короны рогов на гордо закинутых головах, литые тела, красноватые в свете заходящего солнца, мощные стремительные движения — картина королевской охоты промелькнула перед нашим восхищенным взглядом.

— Эх, Мишка! Какой трофей удрал!

— Не до них. Поспать бы часа три.

Да, умотал нас перевал проклятый.

Ночевать решили в зимовье. Какая-никакая, а все же крыша. Перекат, по которому можно перейти реку вброд, простреливается от избушки в любой точке. Ночи светлые, любое движение по броду заметно будет сразу. Кедрова связать, дежурство по очереди установить, и — спать. До рассвета.