Владимир Кочергин - Судьбы, как есть

Мурталин глянул в глаза Артема и побледнел, он увидел в них столько ненависти и презрения, что сильно испугался.

— Я не виноват, у меня двое детей. Клянусь матерью, я тут ни при чем.

— Может быть, ни причем Турдыев и Ашотов? Ни причем и Гарисов? Если они выйдут на тебя, то есть Турдыев и Ашотов, то скажи им, что их никто не тронет, если они сдадут Гарисова и расскажут, как было дело. Ты понял?

— Понял! — опуская голову, прошептал Мурталин.

— И будь в Москве, иначе убрать тебя в Узбекистане легче, чем тут. Подумай о своих действиях, взвесь все и окажи содействие следствию. Я не стращаю, но у меня столько негодования, сколько было бы у тебя горя, если бы вдруг убили твоих детей. Я все равно всех поймаю!

Мурталин невольно поморщился от услышанного и снова тихо сказал, делая шаг назад и кланяясь:

— Я понял, хорошо. Хорошо!

Артем, не сказав ему больше ничего, повернулся и пошел к двери кабинета Хмелюка. Он понял, почему «притормозил» возле него вышедший Мурталин. Видимо, Савелий Владимирович пугнул его отцом Ольги.

— Ладно, что сказано, то сказано. Боится, сучонок. Сколько же эта «тварь» поставила и устроила таких, как Мормурадов, Гарисов, Турдыев в Москве и Подмосковье. Он явно считает себя невиновным. Конечно, у прокуратуры и у следователя нет ничего по нашим гребаным законам, за что бы можно было привлечь эту «змею», ползающую в доверчивых квартирах москвичей, под видом прораба или бригадира. Может быть, сегодня такой же, как Мормурадов замышляет ограбление не только соседей, но и самих хозяев. Взволнованный и возбужденный Артем вошел в кабинет к следователю Хмелюку.

Главной целью встречи были показания Людмилы.

— Скажите, могла ли маленькая Лиза запомнить Мормурадова и узнать его? — спросил следователь.

— Конечно, могла. У Лизочки была хорошая зрительная память. Она, не умея еще читать, могла по моему заданию принести диск DVD, на коробке которого были фотографии и рисунки действующих персонажей, и что характерно, ошибок не было. Скажешь ей: «Лизочка, найди мне сказку про Машу и Медведя», — а у нее много было сказок, связанных с медведями, и она отыщет из нескольких десятков именно ту, которую я попрошу. Лиза понимала по-французски уже с двух лет и даже могла объясняться с отцом на французском языке, — Говорила взволнованно про свою внучку Людмила.

— А сколько раз она видела в доме и в квартире Мормурадова?

— Раза три, точно.

— Вы думаете, она бы смогла его узнать?

— Я не думаю, я уверена. Мы с ней за неделю до трагедии поднимались с гулянья по лестнице, а навстречу спускался Мормурадов с каким-то узбеком, они приостановились на площадке, не здороваясь, а Лиза узнала Мормурадова и сказала: «Здравствуйте, дядя Сантик». Она, видимо, слышала от родителей разговор про сантехников. Мормурадов тогда что-то буркнул, он явно понял, что ребенок его узнал. Я потом, придя в квартиру, спросила у Лизы: «А с кем это ты на лестнице поздоровалась?» Она ничего не сказала, а показала пальчиком наверх, на потолок.

— Значит, у Мормурадова были опасения, что ребенок, оставь он его в живых, может сказать, кто был в квартире? — оживляясь, сказал следователь.

— Безусловно, если она его видела, тем более в стрессовой ситуации, то узнала бы точно.

Хмелюк спрашивал и в то же время набирал текст допроса на клавиатуре компьютера.

— Значит, так и напишем: «Оставлять ребенка Мормурадов боялся». Боялся разоблачения.

— Я вот еще что скажу про способности Лизы, — вмешался в разговор Артем. — Она могла сама выбрать фильм на диске, правильно нажать кнопки на пульте управления музыкальным центром, открыть приемник дисков, правильно поставить диск в гнездо и потом, включив музыку, подрегулировать звук. Так же она могла включить телевизор и выбирать для просмотра программу. У Лизы одни глаза чего стоили. Глянет она на тебя, слушая внимательно и, кажется, говорит: «Хватит мне объяснять, я и так все понимаю». Глаза открытые, не мигают, и так смотрит, так смотрит, аж не раз в душе у меня что-то переворачивалось, даже жутко, будто бы смотрит на тебя не ребенок трехлетний, а взрослый, умудренный опытом человек, да так слушает, что взрослые так не умеют слушать. Такая у нас внученька была, — опустив голову, закончил Артем, и на душе у него стало так тяжело, что он больше не смог проронить ни слова.

Прошлый, жёсткий разговор с Хмелюком в его кабинете по выезду в Узбекистан занозой сидел в мозгу Шмелева. Хмелюк все-таки отнес запрос к начальнику отдела в тот же вечер.

Каждый последующий день Артем встречал с тревогой и верой, что все-таки будет командировка в Узбекистан. Молчит по-прежнему Мормурадов, далеко Гарисов, на свободе гуляют Турдыев и Ашотов, которые явно были в деле, хоть и не берут их серьезно во внимание ни следователи по делу, ни Щукин. Артем держался из последних сил, чтобы не обругать или не ударить кого-нибудь из тех, кто решительно отрицал причастность этих лиц к преступлению. У него постоянно дергалась левая рука, когда он вспоминал слова Щукина: «Ашотов не при делах, не надо тратить зря время». «Он что дал ему на лапу?» — вертелось в голове Шмелева.

И вот, перед общим праздником, Днем независимости России (12 июня), позвонил Артему, сам Хмелюк.

— Артем Викторович, мы едем в Узбекистан.

У Артема на миг все замерло внутри, боже праведный, как давно он ждал этих слов, чувствуя, что после поездки все пойдет по-другому. Хмелюк говорил бодро, будто и не было никакой ссоры в его кабинете по этому вопросу.

— Ну, а как же Ваш отпуск? — спросил Шмелев.

— Отпуск подождет недельку, главное дело. Так ведь, Артем Викторович?

— Так-то оно так, а кто едет?

— Я опер, и хотелось бы, чтобы поехал Федор Матвеевич. Как вы?

— Я — за! Надо поговорить с Федором Матвеевичем, он очень занятой человек.

— Мне надо знать точно. Надо заказывать билеты.

Артем связался с Федором, который дал свое согласие, предупредив, что стоить эта поездка будет не менее сорока тысяч рублей.

Хмелюк, получив утвердительный ответ, был доволен. Артему все нравилось, за исключением одного. Его собственный внутренний голос подсказывал:

— Выезд во вторник 15 июня, перед этим три дня праздники, сегодня 11 июня, все разбегутся. Нет, надо все отладить самому!

Вечером 14 июня Артем созвонился с адвокатом и попросил его подъехать к нему на квартиру. Встретившись, они снова расположились в большой комнате за эллиптически-стеклянным столиком.

— Матвеич, — начал Артем, — чует мое сердце, поездка может сорваться, да и не чувствую я настроя следователя. Если он твердит одно, что Мормурадов все сделал один, а Гарисов не при делах, то, что он мне привезет из Узбекистана?

— Я думаю, ехать пока в Узбекистан рано. Надо допросить Турдыева и Ашотова, надо доработать детализацию звонков, — начал правильный, деловой разговор адвокат. — Просто прокатиться, повидаться и назад? Что у нас есть на Гарисова? Да ничего, ровным счетом, его первые показания — одна болтовня: «Вышел, просидел в подъезде, Мормурадов постоянно издевался надомной, а когда ездили в машине, ничего не помню, спал». За что ты его хочешь порешить? Там нам его никто в Россию не выпустит. Не бери, Артем, грех на душу. Так что ехать мне, смысла пока нет. Надо собирать факты. Надо подготовиться основательно.