Владимир Кочергин - Судьбы, как есть

Шмелев больше мучился от того, что приедут родственники из Франции и спросят: «Что ж Вы, гражданин Шмелев, в трудные моменты в посольство не обратились? Что не звонили во все колокола?» Конечно же, полковник запаса Шмелев Артем Викторович не знал тогда, что нет никакого реального влияния на ход расследования из Франции. Русские просто оборзели. Развели в Москве бандитизм и никакой настоящей ответственности за гибель гражданина Франции не несут. Какая там гордость за Страну. О чем разговор. Пока не будет рева в прессе, или такой озверевший от горя мужик, как Шмелев, не начнет идти на штурм систем. Он знал одно, что «Наши» никого не боятся, и после двух недель поездок и звонков Артем написал письмо консулу с просьбой принять его и отправил это письмо с уведомлением. Через десять дней позвонила секретарь консула и уточнила время встречи. Потом время встречи отложили до приезда юриста. Артем заранее знал, что ему теперь никакая помощь от французов не нужна, но он подготовился основательно и прибыл к назначенному часу. Он ведь сам к этому шел.

Для Артема любые телодвижения по расследованию — это шаг к цели, он понимал, что действительно активной работы от французов не будет, родители Тьерри и сестра находятся в изоляции от дела. Кроме того, они уже разуверились в том, что поймают всех фигурантов дела, они перестали даже интересоваться о подвижках и ходе расследования, потому что больше года они слышали одно и то же: «Работа ведется. Подозреваемых двое. Сидит один».

Однако, несмотря на дальность от Москвы до Парижа, у Шмелева была редкая, но устойчивая связь с родителями Тьерри. Связующим звеном был друг Тьерри, Луи. Луи работал в одной из французских компаний в Москве. Он часто мотался туда и обратно, много ездил по работе в Россию. Хорошо говорил по-русски. Гибель друга и его семьи, у которых не раз он бывал дома, знал их проблемы и радости, расстроила не только нервную систему Луи, но и заставила задуматься о дальнейшей работе в России. Он плакал в одиночестве, пил от горя вино, он не сдерживал слез на похоронах, он помогал всем, чем мог. Поэтому предложил родителям Тьерри передавать полученную информацию от Шмелева им. Много раз он бывал у Артема дома, ездил на кладбище, а когда вник в жизнь Шмелевых, то понял, как же все не просто. Как медленно работает правоохранительная система в Москве. Как тяжело живется семье Шмелевых. Как нет в государстве никакой реабилитации потерпевших, ни моральной, ни материальной. Он постоянно удивлялся нелогичности многих российских законов. Артем получал от него информацию, как тяжело французским родственникам, как они болеют, как ждут поимки бандитов и сурового их наказания.

Луи знал, что полный позор суеты в расследовании так бы и висел, как непотушенная свеча в ночи над горем этих людей, если бы Шмелев своей пробивной натурой и честью не своротил эту машину, которая включалась для нормальной работы в правильном режиме только по команде сверху, а так она работала в половину своей мощности или стояла совсем, а должна работать, как вечный двигатель, как турбина самолета, от которой зависят жизни сотен людей на высоте десяти тысячи метров от земли.

— Машина правосудия, розыска и справедливости до того привыкла к сбоям, что стала умудряться эти сбои делать тогда, когда это надо ей. К примеру, захотел кто-то наверху в октябре месяце прекратить дальнейшее расследование, и застопорили машину, подредактировали бумаги, доложили и не стали напрягаться, шестеренки отдыхают. Только от такой работы человеческие судьбы, как и те, в самолете, падают вниз, у кого сердце не выдерживает, у кого нервы вразнос идут. Человек — он ведь думающее существо, и когда у него отнимают дорогое, родное его, кровное, то он мучается и ищет утешения, ищет причины и тех, кто это сделал, — пытался, очень взволнованно и горячо рассуждать Луи, который вот уже более десяти лет живет среди русских систем. — Если бы люди руководствовались только звериным инстинктом, то, как звери, находили компромиссы через силу, драки и месть. И когда разумное существо — хомосапиенс — знает о том, кто должен заниматься в их обществе («стае») возмездием за нарушение законов этого общества, то ждет от них результатов, а если их нет, эти люди начинают подключать себя сами. Вот так и мы включились за других.

— Наше кино, телевидение очень упорно показывает, как могут одиночки — «робингуды» справляться с бандитами, убийцами, как круто они вершат правосудие. Но месть порождает новые трупы и горе. Страдают французские родственники, страдает моя семья, сочувствуют все, кто узнает об этом убийстве. Не очень сочувствуют те, кто занимается правосудием, они очерствели, огрубели, а некоторые просто оборзели на своих должностях, — вспоминал свои слова, сказанные в беседе с Луи, Артем Шмелев.

Французы проводили Артема до ступенек лестницы, ведущей на первый этаж здания, широко улыбаясь, распрощались. И все! Артем, когда вышел за ворота посольства Франции, то решил съездить на квартиру Ольги, пока находится в центре, и посмотреть, что накопилось в почтовом ящике.

В гостиной, где по показаниям убийц проходило это мучительное издевательство над его дочкой и внучкой, он достал, как всегда, фотографии детей в двух рамках, поставил на стеклянный стол, зажег свечу и долго сидел, глядя то на Ольгу и Тьерри, то на Лизочку, и вспоминал, как Лиза выплясывала под его пение, как они отмечали новый 2008 год и еще многое другое, светлое и теплое.

Потом Артем закрыл глаза и представил вновь, как Мормурадов приставил нож к горлу Ольги, как вязал ей руки и запихивал кляп в рот, как заносили на одеяле убитого и окровавленного Тьерри, как они вместе с Гарисовым шарили по квартире в поисках денег и золота, два безжалостных ублюдка, не человека, а каких-то зверей представил себе Артем. Вот они, эти звери, вольготно ходят по гостиной, заходят в комнаты, пьют вино, коньяк, насилуют по очереди умирающую и напуганную женщину, обещая ей, что не убьют ее и ее ребенка. Только смерть убийц, хоть как то сможет снизить страдания. Только смерть за смерть!

— Бедная моя девочка, — простонал Шмелев.

Слезы сами покатились из его глаз. Он их не трогал, ему было все равно, что у него на лице слезы ли, сопли ли, паутина или еще что-то. Он не ругал себя за то, что снова погрузился в эти горькие представления и воспоминания. Он, так или иначе, соприкасался с детьми. Он страдал вместе с ними, но знал, что это не поможет вернуть все назад. Мертвые не воскресают в реальной жизни. Мертвые уходят навсегда. С ними можно говорить только со стороны живых. Артем встал, подошел к окну и стал смотреть на скверик, где когда-то гулял с Лизой. Он вдруг подумал о Людмиле, которая после пожара, перебирая тут каждую уцелевшую тряпку, плакала и через них соприкасалась то с Олей, то с Лизой, то с Тьерри. После каждой работы в квартире Людмила старела, ее взгляд тускнел, ее речь была вялой и, придя домой в свою квартиру, она уходила в свою комнату и засыпала порой с включенным телевизором или ходила всю ночь на кухню, там курила и тихо плакала. Сколько же надо иметь сил? Сколько же надо мучиться, чтобы жить с такой болью в сердце, душе и мыслях? И они жили! Уже прошло больше года.