Евгений Монах - Братва: Век свободы не видать

— Весьма любопытно и поучительно, — не сдержал я усмешки, с неподдельным любопытством разглядывая холеное лицо этого софиста — прохиндея от медицины.

— Вот и прекрасно! — самодовольно кивнул Лев Карлович, сгребая стодолларовые ассигнации в верхний ящик письменного стола. — Работать с вами, любезный Евгений Михайлович, одно удовольствие. Вы все схватываете на лету. Думаю, что в самом ближайшем будущем будете спать как младенец. Следующий сеанс назначим на завтра?

— С меня вполне достаточно и одного. — Я одарил эскулапа своей самой коронной доброжелательной улыбкой. — Ваш непревзойденный дар убеждения, на мой взгляд, заслуживает достойной премии…

Моя рука привычно скользнула под куртку и вынула оттуда уже на пару с десятизарядным «братишкой». Увидев направленный на него вороненый ствол с глушителем, Лев Карлович посерел лицом и, забавно заикаясь, спросил:

— Что за глупые шутки, Евгений Михайлович? Не станете же вы…

— Никаких шуток. Все очень серьезно, Лев Карлович. Против инстинкта не попрешь! — отрезал я и добавил любимую присказку: — А что, неужто доктору не по вкусу собственное лекарство?..

Дожидаться ответа не счел нужным.

«Братишка» в моей руке дважды натужно кашлянул, просверлив в «профессорском» лбу парочку аккуратных дырочек и запятнав его пороховой гарью.

Психоаналитик завалился в кресле на бок и замер в неестественной позе, став реальным кандидатом в «фигуранты» моего следующего надоедливого сновидения. Похоже, очень скоро я, наконец, перестану удивляться количеству силуэтов под деревьями. И то вперед.

В кабинете я ничего не трогал и потому суетиться с протиранием поверхностей носовым платком надобности не было. Сто процентов — моих отпечатков следственная бригада ментов здесь не обнаружит.

Хотел было забрать из стола свою кровную тысячу обратно, но передумал. Надо все же быть справедливым — Лев Карлович баксы честно заработал, потратив личное время на длительную со мной беседу. Какой-никакой, а труд. А любой труд должен быть оплачен. Таков закон рыночных отношений.

Выйдя из кабинета в приемную, плотно прикрыл за собой дверь локтем. Цыпа дисциплинированно сидел на диване, сонно уставившись на противоположную стену. При моем появлении поднялся, зевая во всю пасть.

— Ну как, Евген, проветрил докторишка тебе мозги?

— Очень даже хорошо, как и я ему…

— Я ж говорил, он спец высокого класса! — Наивный Цыпленок радовался выздоровлению шефа как пацан.

— Да, крупный был дока в своем деле, — согласился я. — Ты личные «пальчики» здесь не оставил на память? Ни к чему не притрагивался?

— Нет. А что случилось? — соратник подозрительно поглядел на закрытую дверь за моей спиной. — Неужели, Евген, ты…

— Да. Ты ведь в курсе, какой я трудный пациент. Вконец умаялся со мной эскулап, и я, как человек истинно гуманный, отправил его «в Сочи» отдохнуть! Пора рвать когти!

Коктейль «Северное сияние» весело-искристо пузырился в наших высоких бокалах, словно откровенно выказывая радость по поводу интимного слияния сухого итальянского шампанского с русской смирновской водкой.

За приземистым дубовым столом служебного кабинета пивбара, кроме меня, сидели еще четверо — Петрович, Киса с Цыпой и Эсэс, обязанный своей странной кличкой собственным инициалам: Сергей Спирин, а также мастерски выколотой на плече татуировке — голый человеческий череп, пронзенный двумя молниями, — известной малооптимистичной эмблеме головорезов-эсэсовцев из зондеркоманды.

Эсэс неожиданно нарисовался в «Вспомни былое» час назад, высказав барменше Ксюше свое настоятельное желание увидеться со мной в ближайшие пять минут.

Узнав о просьбе, я, по свойственному мне доброму гостеприимству, а также из простого любопытства тут же пригласил через Кису бывшего солагерника в кабинет. Очень захотелось почему-то выяснить, зачем я так срочно вдруг понадобился Эсэсу, с которым мы никогда не были особенно близки. В зоне, правда, довольно частенько общались, но лишь на чисто взаимовыгодной деловой основе, без малейших признаков настоящей лагерной дружбы, когда кенты готовы друг за друга не только в штрафной изолятор с улыбкой отправиться, но и на нож насадить любого обидчика. Даже прапорщика-контролера, за которого по закону голимая «вышка» светит.

Выяснилось, что Эсэс всего несколько дней как откинулся с зоны. Именинник, можно сказать. Блюдя имидж радушного хозяина, я подал Петровичу знак, чтоб мигом соорудил праздничный стол, как и положено в таких торжественных случаях.

По задумчивому выражению моего лица ребята не сумели распознать истинного отношения шефа к гостю и, не сговариваясь, тут же уселись с обеих сторон Эсэса, надежно его заблокировав на всякий случай.

Наша теплая дружная компания уже благополучно «приговорила» пять бутылок — две водки и три шампани, а я все еще не узнал причин, приведших бывшего солагерника на порог моей скромной пивнушки.

Разговор за столом носил самый общий характер: побазарили децал о произошедших разительных изменениях жизни, как в колонии, так и на воле, вспомнили добрым словом ребят, продолжавших чалиться в зоне и мечтавших об объявленной скорой амнистии. Помянули по старой традиции тех знакомых бедолаг, которые уже ни о чем не мечтают и ничего не ждут — навеки успокоились их непутевые буйные головушки, по приговору областного суда «намазанные зеленкой». За разбой и мокруху уже расстрелянных то бишь.

Я спецом даже слабой попытки не делал подтолкнуть Эсэса в разговоре к основной теме — причине его нежданного визита вежливости. Пусть он сам без нажима и спокойно вскроет свои наверняка крапленные карты — зачем тут вдруг нарисовался и что, главное, хочет словить с этого.

Впрочем, я примерно догадывался, о чем пойдет речь, когда у гостя прелестное «Северное сияние» благополучно и окончательно смоет из мозгов осторожность, задавив привычную бдительность беспечными алкогольными парами. Судя по его раскрасневшейся физиономии и неестественно-ярко блестевшим глазам — ждать уже совсем недолго осталось. Самый децал.

— Киса, наполни-ка бокалы! Чего они у нас порожняком простаивают, как неродные? — мягко напомнил я подручному его обязанности виночерпия и повернулся к Эсэсу. — За что выпьем, браток? За твое условно-досрочное освобождение?

— Западло! — злобно ощерился Эсэс. — Четыре помиловки отправлять в Москву пришлось, пока, наконец, прошение «стрельнуло»! Годишник всего-то скостили, козлы столичные! Лучше давай выпьем за твой последний день в зоне. Думаю, Монах, ты его должен отлично помнить, хоть и пробежало времечко…