Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя

— Но что их порождает? Были случаи исчезновения женщин?

— Нет, нам об этом ничего неизвестно, сэр, но в подобных ситуациях сплетни зачастую возникают без всяких серьезных причин. Люди в Ист-Энде крайне встревожены и не очень, надо признать, доверяют полиции.

— Да, но вы, Эбберлайн, вы пользуетесь у них хорошей репутацией. Найдите этого сумасшедшего, и я обещаю вам немедленное продвижение по службе!

— Должен сказать, сэр: судя по всему, он не настолько безумен, как мы думаем и как считает Генри Смит. Ему хватает хладнокровия, чтобы совершать свои преступления, оставаясь при этом никем не замеченным. Его жертвы долго прожили на улицах и обладали определенной интуицией. Я имею в виду, сэр, — нужно быть хорошим актером, чтобы усыпить их бдительность, особенно сейчас, когда все вокруг только и говорят о Потрошителе. Тем не менее ему это удается, он выбирает место и жертву, убивает ее и скрывается. Возможно, что в момент убийства им овладевает припадок ярости, но действия перед убийством и после него — совершенно осмысленны и чудовищно хладнокровны!

— Тем хуже для нас, верно? Кстати, откуда взялось это прозвище — Джек-Потрошитель?

— Газеты, сэр.

Уоррен качает сокрушенно головой:

— Джек-Потрошитель… Что за мерзость!!!

— Джек-Потрошитель?! — Джеймс Стивен презрительно морщится. — Кто-то из газетчиков придумал это, и будьте уверены, прозвище теперь прочно пристанет к убийце. Однако что за противоестественный интерес ко всем этим гнусным подробностям у нашей публики? Я не склонен приписывать вину за это журналистам.

— Благодарю вас! — Томпсон отвешивает шутливый поклон. Тем не менее он ни словом не обмолвился о том, что прозвище придумано им лично по поручению Баллинга.

— Нет, в самом деле, газеты лишь предоставляют читателям то, что они желают прочесть. Люди всегда были падки на сенсации подобного рода. Еще недавно они глазели на публичные казни, а сегодня, взгляните, с каким жадным любопытством посетители всматриваются в восковые копии убийц у мадам Тюссо!

— Однако, — подхватывает Дарлинг, — как бы низко ни пал человек, всегда остается порог, который переступить невозможно. Этот убийца не просто чудовище, это исключительное чудовище, джентльмены. Не могу даже представить себе, что за душа у него и есть ли она вообще!

— Но вы, кажется, уверены в том, что преступник человек из низов? — уточняет Сикерт.

На лице писателя отображается недоумение. Он, разумеется, не предполагал ничего иного.

— Я провел немало времени среди этих людей, — продолжает художник, — и не испытываю никаких иллюзий по поводу их нравственного состояния. Однако ходят слухи, что преступник — человек из общества. Джентльмен!

— Если это так, то он превосходный актер! И все же, мне кажется, он не сможет долго вести такую дьявольскую игру и рано или поздно выдаст себя.

— Полагаю, что его должно очень расстраивать скудоумие нашей полиции! — Сикерт рассуждает о Потрошителе с хладнокровием головореза. — Вероятно, он чувствует себя как опытный шахматист, предвкушавший сложнейшую и увлекательную партию, а на втором ходу обнаруживший, что его партнер никогда раньше не играл. Думаю, он сильно разочарован.

— Черт возьми, Уолтер, вы говорите так, словно сочувствуете ему, а не женщинам, которых он убивает. Ах да, я едва не забыл, что вы питаете слабость к мертвым женщинам! Я, признаться, несколько удивлен, что вы подались в художники, а не в палачи! — с явным раздражением замечает Томпсон.

— Это была проститутка. Я не хочу сказать, что можно убивать проституток, но давайте посмотрим правде в лицо: если бы это случилось в другое время, если бы между убийствами прошло больше времени… — Он не заканчивает фразу и грациозно взмахивает рукой.

Томпсон следит за этой рукой, что порхает, словно бабочка, над столом.

— Позвольте мне продолжить! Если бы этим несчастным не перерезали столь виртуозно горло и не вынимали кишки… Если бы, все если бы!

— Полно, Томпсон, успокойтесь, в самом деле! — снова вмешивается Джеймс Стивен. — Ваше гуманное чувство делает вам честь, но сейчас в Ист-Энде дежурят детективы в штатском и добровольцы из Комитета Джорджа Ласка, так что думаю, что если Потрошитель и не прекратит свои делишки навсегда, то, по крайней мере, на какое-то время затаится.

— Вашими бы устами, да мед пить! — отвечает на это Томпсон. — Кстати, один мой знакомый журналист участвует в этих ночных экспедициях. Я думаю, что такие люди заслуживают восхищения!

— А мне так не кажется, — говорит Сикерт, — одни из них просто выполняют свою работу, другими движет желание прославиться. Я, скажем так, невысокого мнения о полиции, но думаю, что если она не добилась результатов, то от дилетантов уж тем более нечего ждать!

— Если только одному из них очень не повезет! — добавляет Джеймс Стивен.

— Господа, — Томпсон окидывает их горящим взором, — я думаю, мы можем попробовать сделать это сами!

— Сделать что? — уточняет Сикерт.

— Все мы не заняты ежедневным трудом, мы молоды и сильны, у нас есть оружие, и у нас есть свободное время. Мы можем попытаться выследить Джека-Потрошителя! Мы заплатим одной из этих женщин, и она послужит приманкой для убийцы!

В комнате воцаряется молчание. Даже Дарлинг откладывает в сторону газету и удивленно смотрит на журналиста. Уолтер Сикерт удрученно качает головой.

— Вы с ума сошли, Томпсон! — бормочет он. — Идите вы к черту, вот что! Я лично устал от Джека-Потрошителя. У вас навязчивая идея, мой друг, вам нужно обратиться к доктору! Или лучше вот что: сходите и снимите на ночь одну из этих потаскушек. Этим вы, возможно, спасете ее от встречи с убийцей. Идите, вам это совершенно не повредит!

Джеймс Стивен в данном случае солидарен с художником:

— Господи, Фрэнсис, вы начитались детективных рассказов. В Лондоне тысячи людей; я не намерен даже секунды потратить на эти бесплодные поиски! Пусть ими занимается полиция. Вам-то что в голову ударило?!

— Просто наш друг очень впечатлителен, — саркастически усмехается Сикерт. — Я помню, как вы собирались ехать в Африку… Вы ведь в Африку собирались, Фрэнсис? Но в последний момент вас что-то удержало! И что же это было?

— Может быть, болезнь матери? — Томпсон становится угрюм.

— А может быть, то, что вы поняли, что в Африке не будет ни пабов, ни театров, ни клубов, ни приятных вечерних бесед. Будет жара, насекомые, лихорадка и люди, которые выглядят совсем не так, как у Киплинга.

— Извините, господа, но я должен удалиться! — Фрэнсис Томпсон встает и, не говоря больше ни слова, покидает собрание. Сикерт не делает ни малейшей попытки его остановить.

— Он ушел из-за вас! — сообщает Джеймс Стивен.