Юлия Эльская - Не запирайте вашу дверь

— Почему ты на меня так смотришь?! — прищурилась Люська с потенциальной угрозой.

Ну что тут скажешь в ответ? Надо бы ее как-то допросить… Или расспросить… То есть как-нибудь раскрыть.

— Люсь, признайся, — осторожно начала я, — ты ведь Тамарку до сих пор ненавидишь?

— Нет, вовсе нет! Я ее равнодушно презираю.

— И тебе не хочется ее убить?

Она в недоумении уставилась на меня и вдруг воскликнула:

— Боже мой! Ты, что же, думаешь, я в этом замешана?!

Я виновато улыбнулась, словно извиняясь за неподобающие мысли.

— Подожди, подожди! Это я, по-твоему, написала записку Тамаркиным почерком?! — Люська громко выкрикивала слова и уже почти дымилась от ярости.

Пассажиры троллейбуса стали на нас оглядываться. Мне захотелось уменьшиться в размерах.

— Значит, ты думаешь, что я убью Тамарку и все свалю на Лёню, которому она якобы угрожала?! — продолжала горячиться Люська. — И все подумают, что Лёня из самозащиты ее убил?! Или наоборот — убью Лёню и все свалю на Тамарку?!

— Да верю, верю я, что ты тут ни при чем, — неловко пробормотала я и ухватилась за поручень при повороте троллейбуса. — Ну успокойся, я же не нарочно. Ну, обстоятельства такие, что же делать?!

— Нет, ты послушай, — с силой дернула меня за руку Люська. Рука не отвалилась просто чудом. — Не будь там Милки, я бы ей, конечно, отомстила. Но вовсе не так, как ты думаешь! Я бы ей анонимные записки писала! Примерно следующего содержания: «Ваш муж и я много лет состоим в интимной связи! Я наконец решилась сообщить Вам об этом, чтобы и Вы порадовались вместе со мной»! Или по-другому: «Прошу повлиять на Вашего мужа, чтобы он перестал петь серенады под моими окнами и дарить дорогие подарки. Жильцы моего подъезда посоветовали мне обратиться к Вам. А недавно Ваш муж подарил мне „мерседес“.» Вот так-то!

— Почему же не пишешь?

— Милка может вычислить, — вздохнула Люська. — Да и стыдно как-то… Я же не в детском саду! Идем, нам сейчас выходить.

Магазин, захудалый универмаг, находился рядом с остановкой. В нем не было ни одного покупателя.

Милка сидела за прилавком, сложив руки, как купеческая дочка у окошка. Вокруг нее на подставках висели желтоватые цепочки, длинные бусы из искусственного жемчуга и шерстяные шали.

Милка скучала. Нам она не обрадовалась. Ни она, ни охранник Юра, которому тоже нечем было заняться. Сени поблизости не было.

— Где начальник? — вежливо поинтересовалась Люська, имея в виду Пашу.

— В банк уехал, — ответила Милка и положила на прилавок правую руку, выставив напоказ обручальное кольцо. — Должен вечером вернуться. А что-о?

— Может, у вас есть для меня работа?

— У нас — одни убытки, — отрезала Милка тоном капризной хозяйки. — Приходи на той неделе, и лучше — одна.

— Огурцы с помидорами перемешать?

— Не надо. Разложи их красиво на блюде, и все.

Мы с Люськой резали овощи. Резали почти с самого утра, часов с десяти. Овощи, сыр, колбасу, всевозможные салаты, снова овощи…

Тамара всё утро пекла блины, Евгения закупала продукты на рынках и в магазинах, а мать молодого мужа мыла и протирала посуду, а затем накрывала на стол.

Лёня работал в первую смену, Алина училась, Милка, Паша, Сеня и Юра занимались оргвопросами, то есть утрясали всякие формальности.

Похороны были назначены на три часа.

Все уже ушли, в квартире оставались только я и Люська. Поставив на стол последнее блюдо с овощами, мы заперли дверь и отправились на кладбище, благо до него от дома минут десять пешком. Остальные еще раньше поехали в морг.

У подъезда мы встретили Вику и на кладбище пришли ровно в три. Наших еще не было.

— Неужели мы их пропустили? — удивилась Вика. — Давайте до могилы прогуляемся. Где она, в сорок восьмом квадрате, да?

Мы свернули направо, пробежали по аллее мимо усыпальницы мафиози — никого, вернулись обратно по центральной аллее — никого! Мне стало как-то нехорошо: уж не случилось ли чего по дороге?

— Лучше здесь, у входа, подождать, — предложила я и присела на ближайшую могильную плиту.

Я опять была в черном — длинной юбке и свитере-тунике, что наконец-то соответствовало событию. Впрочем, вспомнив утром отношение ко мне Тамары и Евгении, я подумала, не одеться ли мне, для разнообразия, в белое. Но решила не искушать судьбу.

Из-за теплой погоды пальто и куртки мы оставили дома.

— Что нового? — спросила я. — Есть идеи?

Вика и Люська стояли рядом, сесть на пыльный гранит они не решились и нетерпеливо постукивали каблуками, в ожидании поглядывая вокруг.

— Про угрозы? — встрепенулась Люська. — Надо подождать немного, глядишь — кто-нибудь и проявится!

— Хорошо бы его вынудить проявиться, — мечтательно произнесла Вика. Терпение не входило в состав ее добродетелей. — Может, надо рассказать им всем про записку?

— Тогда он, скорее всего, затаится. А нам надо, чтобы он действовал.

— Чтобы у нас был еще один труп?!

Нарочито потрепанная нищенка бросилась было к нам, что-то гнусавя насчет милостыни, но, услышав про труп, остановилась и замолчала. Ее можно было понять: профессия профессией, а здравый смысл тоже надо иметь. Иначе не проживешь!

— Я вот думаю, — продолжала Вика, — хоть мы и решили за ними следить, ни к чему делать это скрытно. Нужно делать это заметно, чтобы они поняли!

— Что, что? — удивленно переспросила Люська. Стоящая рядом нищенка насторожилась.

— Зачем следить тайно, когда можно следить явно?! — повторила свою мысль Вика. — Это же гораздо проще! Вон они подъехали, вставай!

Из автобуса с черной полосой вышли строго одетые женщины с цветами, в одинаковых черных шалях на плечах, а за ними — пятеро мужчин. Ну что ж, все в сборе.

Удивительно, как черный цвет подчеркивал яркость и эффектность представительниц одной семьи и невзрачность представительниц другой. Родственницам молодого мужа носить черное я бы не рекомендовала.

Мельком я увидела Лёню, самоуверенного жизнерадостного конформиста средних лет, не слишком честно живущего, всю жизнь обманывающего свою жену; выйдя из автобуса, он с наслаждением расправил плечи, и мир вокруг меня стал почему-то дружелюбным и каким-то радостно-волшебным…

— Перестань так улыбаться! — одернула меня Вика. — Ты на кладбище! На похоронах!

Чинная процессия направилась к могиле.

Мужчины — Лёня, Паша, Юра и Сеня — несли гроб на плечах, следом плыли Тамара и Евгения, затем шествовали Милка и Ксения, далее — Алина и Сергей, в конце брели мать и сестра Сени. Люська, Вика и я, как завороженные, следовали за ними. Семейные распри были забыты. Картина называлась «Общее горе».

Сзади нам было видно, что маленький, тщедушный Сеня еле справляется со своими обязанностями. Гроб съезжал в его сторону и ребром впивался ему в шею.