Андрей Федоров - Двенадцать обреченных

— Ты мне логику кончай перекручивать! Ты, впрочем, можешь считать, как хочешь. Можешь меня убийцей считать, можешь Сашку, например, или вон ту тетку с хворостиной.

— Она… корову гонит, — сказала Даня.

— Поздновато загоняет, — кивнул Сашка, — видно, телка отбилась, потерялась.

— Поехали? — спросила Даня.

— Сейчас… у меня же еще письмо есть покойника Бориса. Я видел, куда он его прятал.

Я вскрыл конверт. Мы влезли в машину. Свет был тусклый, но почерк у Бориса разборчивый.

— Что? — спросил Сашка. — Сейчас прочитаем и опять нам куда-нибудь чесать?

— Не надо! — вскрикнула Даня. — Страшно подумать!

Мы стояли на узком шоссе в центре последней пригородной рощи. Две темные «Волги» пронеслись и застыли метрах в ста (между нами и городом). Где еще две?

— Заметил? — спросил Сашка.

— Да. Что делать?

— Как они проследили, если они?..

— Сами скажут. Мне кажется, письмо очень интересное. Адресовано аж в прокуратуру.

— Я так и знала, — зажмурилась Даня, — что опять чего-нибудь еще будет! Что мы за несчастные!

Я уже схватил общее содержание этого наспех, местами неразборчиво нацарапанного письма, и мне тоже показалось, что что-нибудь будет. И что же будет?

— Я читаю?

Оба молчали. Сашка кивнул.

— Читаю: «В районную прокуратуру от Смурова Б. В.

Заявление

Сообщаю, что с 1977 г. подвергаюсь преследованиям со стороны Андрея Гавриловича Генжая — психиатра, который сам занимается половыми извращениями. Чем старается отвести от себя страшные подозрения в тяжких извращениях, как-то: содомия, садизм, педерастия, мазохизм и так и далее. Этот больной психиатр-маньяк, хотя сам будучи врачом, в 1987 году зверски уничтожил абхаза, моего друга Гиви Пачалиа, в том же году зверски уничтожил (неразборчиво) Ирину Пархоменко, распространявшую обо мне порочащие сведения на телевидении и в телепередачах. В настоящее время больной психиатр-маньяк подкупил гр. Скокова Бориса Михайловича, который зверски убил мою супругу X. Смурову, подложив гранату в рояль Беккера. Также маньяк-психиатр, как мне стало известно из достоверных источников, направил деятельность Скокова Б. М. по пути подрыва пятерых свидетелей извращений. Сам же маньяк-психиатр А. Г. Генжай говорил мне лично, что убьет меня сегодня. Он вооружен. Он говорил мне, что убьет и меня и себя, но себя самого будет убивать так, чтобы подумали и подозрение легло на меня, будто бы я подорвал его и его семью, а сам хочет снять позор со своей семьи, со своей дочери. Он подкупил лекарствами Геннадия Сошникова, который, умирая от рака, дает показания якобы против меня, а сам ничего уже не понимает от рака. Маньяк-психиатр и сейчас возле меня, мне не успеть уйти. Соседка все видела, он не пожалеет и ее. Я оставляю это письмо, чтобы восторжествовала справедливость.

Б. Смуров».

Тут я вдруг заметил, что в нашем «броневике» наступила тишина со зловещим оттенком. Я подождал с минуту (дал время подумать очумевшим спутникам) и набрал свой домашний номер.

Они рыдали. Не чаяли, они все простили. Они ждали у окон. И я обещал приехать «как только смогу». Сегодня? Ну конечно же сегодня!

В «броневике» сохранялась пасмурная тишина.

— Эй вы! Вы что?! Вы поверили письму этого полудурка? Даня!

Даня сумрачно смотрела прямо перед собой сквозь лобовое стекло на скрещенные тени столбов на голом шоссе. Я заметил, что правой рукой она держится за ручку дверцы и готова выскочить вон.

— Жаль, что я обрез закопал, — сказал шепотом Сашка.

— Вы что?! Команда! — возмутился я. — Даня! В тот самый час, когда Смуров застрелился на помойке, я же у тебя в квартире был. Это же в двенадцатъ тридцать! За мной менты приехали! Ты вспомни! И соседка Смуровых была убита уже, и время ее смерти известно наверняка! «Шкелет» подтвердит! От тебя до дачи больше часа езды! Какое это ко мне имеет отношение?!

— Что ты все Даню привлекаешь? — мрачным тоном спросил Сашка. — Она ведь не свидетель. А соучастница. Ее показания не годятся.

— Можно мне пошутить? — спросила Даня. — Ты зачем, психиатр, клал телок в мины?

— А когда взорвали Полубелову, я тоже в другом месте был!

— Опять небось липовые свидетели? Плохи твои дела, психиатр, — решил Сашка, — на адвокатов разоришься. Нет, мы тебе верим, вообще-то.

Я подумал, что проще и прежде всего надо сделать главное — выбросить, уничтожить донос поганого Смурова…

Но я опоздал.

Тени веток на фоне еще светлеющего неба вдруг исчезли. Сцену словно озарили рампой и прожекторами. То есть действительно двумя прожекторами.

Вокруг нашей несчастной тачки кольцом возникли темные фигуры в фуражках. Тени их скрестились на машине. И внутрь салона ударил мощный луч. И двумя взорвавшимися звездами отозвались Данины сережки.

— Кто Генжай?! Выходи первый!

Это рявкнул могучий, знакомый бас.

Мы вылезли все.

— Генжай? Это, наверное, я, — защебетала Даня, — и вес, и рост, и половые признаки…

— Брось!

— Тогда я, — решил Сашка, — только я на полголовы пониже, это от щекотки…

— Молчать! А вы что скажете, Генжай А ГЭ?!

— Скажу, что всем спасибо. Вам, ребятки. И тебе, колосс.

Колосс (тот знакомый мент) усмехнулся:

— Я мог бы сейчас возбудить уголовное дело из-за незаконного ношения краденого оружия, я мог бы упрекнуть вас всех в попытках помешать расследованию цепочки преступлений, что в итоге сохранило бы, ну, если бы сразу пришли с повинной, как посылки получили, жизнь Скокову, например. Может быть.

— Ладно, — перебил я, — вяжи. Я дело сделал все-таки. Минимум трем людям жизнь спас.

— Да. И закрыл дело об убийстве Пархоменко, которому почти десять лет. И способствовал самоуничтожению маньяка…

— Вы чего? Давно все знаете?

— Письмо Смурова у него в кармане нашли. Вот такое, как у тебя в дрожащей руке. Нет. Мы тебя, Генжай, накажем. Пусть условно… но, в общем, отлично вы все работали. Вот наука, а? Все вовремя делать надо! Своевременно. Не перед смертью делиться тайнами, а своевременно и оперативно. Верно говорю?

— Так точно, — сказал Сашка. Даня всхлипывала. И что-то капало мне на руку. Я обернулся.

За моей спиной стояла подошедшая тихонько из-за кустов та заблудшая телка. Лизала мне руку.

— Я вижу, вы знакомы, Генжай! — сказал колосс.