Андрей Федоров - Двенадцать обреченных

— Но он тебе не сказал, почему не пускает?

— Нет. Я и сейчас не знаю, но я видел, что Борис один ходил туда, где крепится мост. Я боялся. А потом… конечно, я ведь тут живу, я с вами редко встречался. Узнал случайно, что Гиви погиб. Как-то это не связал сперва. А недавно Таня говорит, что Худур убили. Это что? Сразу-то все вспомнилось. И бац — получаю как раз посылочку с гранатой.

— Ты все правильно понял. Я сам так это все и расцениваю. Конечно, это бредовое состояние, много лет вынашиваемые планы мести, все совпадает… кроме того, что сам Борис был убит вчера. А все остальные попытки убийств, в двух случаях удавшиеся, были после его смерти.

— Киллер. Нанял.

— Киллер дважды оказывался в двух отдаленных местах одновременно.

— Два киллера. Один из них ликвидировал самого Бориса.

— Три киллера, Саша. Сегодня ночью, когда мы в квартире осматривали труп первого киллера, Даня, вот эта Даня, которая оказалась там в три часа ночи с минутами и спряталась, слышала, как кто-то вышел из квартиры. Тот, кто был там до нее и прятался там. У него едва ли могло хватить времени доехать от квартиры того Андрея до квартиры Смуровых.

Мы ежились, ветер был августовский, солнце — холодным. Вода плескалась, и иногда долетали брызги.

— Что-то слишком много, — сказал Сашка.

— Да уж. К тому моменту, когда стали работать киллеры, в живых тех, кого он, скажем, должен был уничтожить, осталось максимум шесть человек. Все это не вяжется. По киллеру на пару?

— А когда ты сюда сегодня ехал, ты меня подозревал?

— Как и ты меня.

— Как же ты думаешь это дело распутать? Ведь так жить нельзя! Ведь остается только ждать, когда кто-то из этой толпы киллеров…

— Там еще непонятно, зачем киллеру понадобилось убивать соседку Бориса.

— Да у вас в Москве все сумасшедшие.

— У душевнобольных есть своя, бредовая, но логика и последовательность. Изменения мышления у них стереотипны. Я думаю, что нам с Даней надо срочно ехать обратно и сделать три главных дела: узнать у родственников Гиви, как он погиб, чтобы убедиться, что в центре паутины — Борис. И потом, мне бы надо еще вчера сообразить, надо проверить, не обращался ли он в психдиспансер. А вдруг даже лежал в психбольнице!

— Я могу помочь?

Я не знал, что ответить. Я ему уже вполне доверял.

— У меня «тачка», — добавил Сашка, — будем с удобствами по столице мотаться. У меня оружие.

— Оружия и у меня навалом. Полны карманы.

— Не доверяешь? Я ведь тебе доверяю!

Оружия было навалом и здесь. Подозрительная Глафира жевала на вольном воздухе с очередным обрезом на коленях.

— А она отпустит?

— Ну, не сразу. Уговорю.

— Имей в виду, я теперь сам в розыске. Я вроде в убийстве Полубеловой замешан и мента убил… и вообще вурдалак.

— Тем более поддержка нужна.

Видно, Сашка застоялся в своем Ростове. Душа рвалась на волю. В бой!

— Хорошо! — встал я. — Накорми только и махнем бандой! Вперед! На Москву!

Банда выехала в двенадцать тридцать. Накормленная, умытая, осиянная тысячекратным крестным знамением: крестила нас на дорогу зареванная Глафира, даже и теперь стоявшая в дверях под вывеской «Общество глухих» с ружьем за плечами. Сын Сашки не то в нас целился, не то просто подглядывал из-за шторы.

Сашка легко и слишком уверенно вел свой «жигуленок» по безлесым равнинам Ростовского района, по охваченной чащобами дороге на Переславль. Мы все трое были слегка пьяными, напичканными яствами и кофе. Даня, уже столько дней после гибели мужа чаще всего озлобленно-подозрительная (с редкими «просветами» в виде неадекватной эйфории) трещала, хихикала, махала руками, сидя рядом с Сашкой на переднем сиденье. Они давно уже были «на ты», смотрелись как папа с дочкой.

— Лева сделал таких русалок! Вот тут вот так, размер на пятый, вот такая задница. Такие эротичные! Один англичанин как увидел и тоже, как про ваши картинки: «О, рашен клюква! Биг рашен клюква!» И купил по триста долларов штуку!

— Большие?

— Я же говорю, пятый размер… сами-то? Да сантиметров что-нибудь сорок в высоту. Деревянные. Левка дерево любил. Конечно, две его законные жены… и вторая законная! Он же с первой не разводился! Он паспорт нарочно потерял и стал двоеженец! Да, за это судят, конечно, но Лева умер… А что мне теперь делать? Зинка, например, уже заявление написала, что я мужа довела до инфаркта. Да добро бы мужа, а он мне никто!

Я почти не слушал, я вспоминал. Все это складывалось в нечто знакомое, нет, не нынешняя поездка, складывалось из мозаики фактов нечто забытое, страшненькое, читанное чуть' ли не в детстве. Дело в том, что я был потомственным психиатром. И папочка, и мамочка, и даже дедушка мои были все психиатры. Казалось, еще чуть-чуть психиатров — и кто-нибудь спросит: «А ваша кошка тоже психиатр?», слегка перефразируя знаменитую шутку Льва Кассиля из «Швамбрании». И первыми моими книгами в детстве были «Учебник психиатрии» и просто «Психиатрия» и еще что-то в этом роде, где я, как детективные истории, читал подробные жизнеописания знаменитых сумасшедших. И незнание терминов не мешало, потому что они, видимо, передались мне с генами. Моя дочь собиралась стать психиатром. Наша кошка иногда говорила довольно разборчиво «шизофрения»…

Да, я уже все вспомнил. Это не мешало продолжить поиски. К родственникам Гиви в любом случае следовало съездить. Но я уже все понимал. Нет, я не знал — был ли третий киллер, но уже понимал, что не было второго. Был вообще, скорее всего, один… Это вдруг подтвердилось самым чудесным образом у первого газетного прилавка.

Сашка остановился:

— Надо бы узнать, чем Москва дышит.

Он купил «Московский комсомолец», на всякий случай «Труд» и еще что-то.

Мы с Даней взяли по газете, и через несколько минут она протянула мне на заднее сиденье сложенную вчетверо газету, тыкая пальцем в заметку, напечатанную мелким шрифтом. По выражению ее выпученных глаз я понял, что это нас касается напрямую:

«Взят убийца известного бизнесмена А. Т. Снежневских».

Я прочитал, что Андрей был застрелен киллером из конкурирующей организации. Необыкновенно быстро, через два часа, киллер был взят, и пораженный газетный коллектив (пораженный скоростью и ловкостью правоохранительных органов) в утреннем выпуске сумел о том известить пораженного читателя.

Пораженной выглядела и Даня.

— Все правильно, — утешил я ее, — все ясно, Даня, киллер был всего один. Он самый, Скоков. Мне теперь кажется, что до случая с Полубеловой он не знал, что творит. Маньяк поручил ему доставить посылки, хорошо заплатил, дал адреса, те, на бумажке. Он доставлял и уходил. И даже сжульничал, тебе, например, оставив сразу две посылки, чтобы не ездить к тому же Андрею. А вот у Полубеловой… он не успел далеко отойти, услышал взрыв, а потом по радио или по телику кое-что узнал о тех, кому носил посылки.