Виктор Галданов - Аптечное дело

Закурив сигарету, я с восхищением разглядывал собеседника. «Что-то невероятное» — такое определение я совершенно спонтанно дал Зиганшину тогда, в гостинице «Москва», даже не зная, кто он и откуда, а лишь услышав пару фраз из разговора. Мне нечего было добавить к этому и сейчас.

— Симеон Валерьянович, вас можно выставлять в витрине на всеобщее обозрение как образец для подражания.

Сказав эти слова, я замер в ожидании. Я не спускал с него глаз во время всего разговора и был значительно более внимателен сегодня, чем во время нашей первой встречи, когда все мои расчеты были опрокинуты. Но я не заметил и следа неискренности. Полученные досье не врали — я знал, что они и не могли врать.

Я поочередно выплескивал на этого человека факты, информацию, оскорбления, имена, но не сдвинул его ни на йоту с позиции крайнего самоуважения. Лишь с этой позиции Зиганшин воспринимал любые факты. Никакой самый заядлый конспиратор не сумел бы сыграть так блестяще. Никакой профессиональный лицемер не достиг бы такого совершенства. Подобные шедевры можно было встретить в детективных романах, но не в реальной жизни… Но надо было возвращаться на землю, к крушению каких бы постулатов ни привело это возвращение.

— Симеон Валерьянович, — осторожно начал я, — мне жаль, я, вероятно, пошатну ваши основы. Но меня очень интересует, не является ли ваш имидж «открытой книги», лишь имиджем?

— Честность — лучшая политика, единственно возможная для меня политика, — продолжал говорить банальности Зиганшин. Но вдруг он обмяк и беспомощно взглянул на бутылку, стоявшую на столике. — Я как раз собирался выпить, когда вы вошли, — заметил он.

— Налейте и мне стакан, раз уж встали, — любезно попросил я. Я терпеливо наблюдал за тем, как Зиганшин разливает водку, и сидел не двигаясь, пока не получил свою стопку. Затем я продолжил, тщательно стараясь не нарушать хрупкую границу между прямотой и оскорблением:

— Давайте смотреть правде в лицо. Вы — честный человек. Но далеко не каждый в этом грешном мире такой же идеалист, как вы. Некоторым, я думаю, очень удобно вершить свои темные дела за спиной человека, чья жизнь — открытая книга.

— Мои сотрудники, — твердо сказал Зиганшин, — люди самых высоких нравственных качеств.

— Слава героям соцтруда! — провозгласил я, опустошая налитый мне стакан.

Зиганшин одним глотком выпил свой, поморщился и внимательно посмотрел на меня.

— Ваше воображение далеко вас заведет. Это ужасное совпадение… Ну, допустим, я принимаю вашу точку зрения — это была чья-то грязная игра…

— Позвольте тогда мне задать вам пару вопросов?

— Каких?

Я поставил стакан и затянулся сигаретой:

— Вы сказали вчера вечером, что Табаков — чудак. Откуда у вас такое мнение?

— Такая у меня была информация…

— Вы сказали, что его изобретение изучается.

— Да, оно было изучено.

— Кем?

— Я же объяснил вам — есть установленная процедура. Вы, вероятно, не знакомы с современной системой изучения деловых идей. Уверяю вас, лучшие умы…

— Я вас просто спросил: кто? Как зовут того человека, где вы его отрыли?

Зиганшин заморгал, потом потер свой квадратный подбородок.

— Ну, если вы считаете, что это так важно, — сказал он. — Изобретение Табакова не пошло обычными каналами. Постараюсь вспомнить, кому именно я дал поручение. Мне кажется, Табаков произвел на меня впечатление своей убежденностью, и в тот же день я поговорил с человеком, очень авторитетным в. данной области. Этот эксперт сказал, что профессор Табаков уже предлагал ему свою идею, что он провел всестороннее исследование и со всей ответственностью заявляет: вся идея не стоит и выеденного яйца. Естественно, поэтому, чтобы не обременять ненужной работой своих сотрудников…

— Одним махом — семерых побивахом, — перебил его я.

— В определенном смысле так.

— А потом вы сами же себя уговорили, что именно ваши эксперты провели всестороннее исследование.

— Многоуважаемый господин Зубовский… — торжественно сказал Зиганшин, — эта информация пришла от человека, которого мой департамент был бы рад нанять к себе на службу, если бы мы могли предложить ему соответствующее жалованье. Человека, самостоятельно пробившегося в жизни, и главное, крупнейшего специалиста в данной области.

— Как же его зовут? — поинтересовался я, и у него запульсировала жилка на виске. — Случайно не Вова Миркин?

— Это Роберт Соломонович Бурциевич, президент «Фармбиопрома».

Зиганшин сказал это, как если бы на дипломатическом приеме произносил тост за установление добрососедских отношений с Южной Африкой.

Лениво затянувшись сигаретой, я насмешливо посмотрел на образцово-показательного чиновника российского правительства.

Итак, еще одна ниша была заполнена и концы нитей связаны воедино. Папаша Табаков оказался куда более проницательным, чем можно было подумать. Мне пришлось признать также, что я сам все бесконечно усложнил, отказываясь принимать очевидные вещи. Я так увлекся составлением сложной схемы, что спутал собственные карты. Но теперь-то я наконец все понял. Дело, оказалось поразительно простым по своей сути.

— Значит, именно Бурциевич был той авторитетной личностью, которая вынесла вердикт, — медленно произнес я. — А ведь корпорация «Фармбиопром» вложила два миллиона долларов в строительство завода, на котором будет использоваться старый способ производства инсулина.

Зиганшин фыркнул:

— Господин Бурциевич — один из самых выдающихся промышленников мирового масштаба. Я, конечно, не одобряю его нескончаемых тяжб с некоторыми правительственными ведомствами, но личное общение с ним всегда доставляет массу удовольствия. Меня коробит лишь от одного вашего предположения, что он может быть нечестен.

— И тем не менее, — сказал я. — Мне довелось повстречаться с его помощником, Владимиром Миркиным, мы познакомились в Москве. И он сказал мне, что изобретение Табакова выглядело весьма перспективным, просто у «Фармбиопрома», по его словам, была другая специализация. Он отнюдь не считает, что изобретение не стоит выеденного яйца.

— Миркин не биолог.

— Бурциевич тоже не биолог. Он лишь когда-то работал в аптеке своего отца.

— У него высококвалифицированный штат сотрудников. Миркин, вероятно, плохо информирован.

— Зачем же Бурциевичу ему врать?

Зиганшин замахал руками:

— Я не собираюсь вмешиваться в личные дела Бурциевича. Несомненно, у него были причины так поступить. Дело попросту могло не иметь никакого отношения к Миркину. Каждый сверчок знай свой шесток.

— Но Миркин сказал мне об этом в присутствии Веры Табаковой. Мне представляется, что значительно легче допустить другое — «Фармбиопром» попыталась затереть изобретение Табакова, чтобы защитить свои собственные интересы.