Виктор Галданов - Банка для пауков

— Этот долбанный «камаз» был государственный. И беларус тот, что ехал ему навстречу и заставил его съехать в кювет — тоже государственный.

— Они что, столкнулись?

— Нет, просто эта сучонка, которую мы по приказанию Вано должны были поучить, рубашку на себе сняла и им сиськи показала. Вот они оба и охренели, клянусь честным словом!

Весь автосервис грохнул от хохота.

— Вот вот! — горестно закивал головой Гурам. — Вы все смеетесь, а мне чего делать?

— Ты же сам говоришь, что виновница баба! Вот найди ее и получи с нее свои десять штукарей. И спокойно расплатись с Тамазом.

Тамаз одобрительно похлопал Валико по плечу. Парнишка ему определенно нравился. Во-первых, он был не только компанейским, но еще и работящим парнем, во-вторых прекрасно разбирался в стрелковом оружии. А в-третьих никогда не терял головы, потому что не пил. Тамаз вообще мало знал своего двоюродного брата, поскольку до встречи в Москве в последний раз видел его в семилетнем возрасте, а с селом, где жил и рос Валико, почтовой и телефонной связи практически не существовало. Поэтому, когда молодой человек заявился вдруг в его гараж в Перово, Тамаз его и не признал. Но потом, за стаканчиком крепкой, пахнущей виноградными косточками чачи, бочонок которой привез с собой Валико, братья вспомнили всех своих друзей и родичей до десятого колена, спели свои любимые песни, и Валико настолько пришелся по душе Тамазу, что тот, узнав, что парень только что с вокзала и жить ему негде, предложил вообще поселиться у него, в просторной трехкомнатной квартире на 2-й Владимирской. Как к этому отнесется его жена Нелли и трое его детей, Тамаза не интересовало. И Валико поселился на его большой, как комната, кухне, заняв топчанчик напротив плиты. Промозглыми зимними вечерами, когда работы в автосервисе не было, у него было вдоволь времени для размышлений.

Размышлял он и сейчас, забравшись под капот растерзанного джипа и резглядывая покуроченный инжектор. Однако мысли его были далеки от технических. Гораздо больше волновало его то, как теперь сложится расклад карт в колоде. Вано, Мурадик, Мося и Егор — таковы были короли четырех основных мастей в колоде. Наркотой и угонами автотранспорта заведовал Вано, рэкетом и лохотронами Мурадик, искусством и «науками» Мося, а Егор был главой административно-чиновничьей мафии, прикрывавшей все их проделки. У каждого из них были свои дамы-советчики, свои валеты-воины, свои десятки-командиры и множество шестерок-исполнителей их воли. Но были у каждой масти и свои тузы. Это были капиталы, банки, некие тайные пружины, которыми они приводили в движения разных влиятельных лиц. Например, Валико знал, что если бы мэр города не приказал бы в свое время двум своим должникам-генералам ввести войска в город, то скорее всего сейчас в стране снова царил бы генеральный секретарь, а на Первое мая вся страна вышла бы с красными знаменами. Сейчас же пасьянс складывался совершенно непредсказуемо, поскольку один король пал, другой в отсидке, третий партию возглавить не сможет, четвертый авторитетом не пользуется. И что получается? Что во главе поставят семерку? Быть такого не может, пока в колоде есть еще валеты и дамы.

Размышляя так, Валико и думать забыл, что в колоде имелись еще и джокеры, которым надлежало выступить в надлежащий момент и решить исход партии.

Место, в котором должна была проходить сходка, решающая судьбу группировки Марагулия находилось в самом центре Москвы, там, где Новослободская улица, вытекая из-под моста, превращается Бутырскую, в обширном и мрачном здании, насчитывающим уже две сотни лет. Оно называлось Бутырской тюрьмой.

Уже с шести вечера, когда здание покинули воспитатели, надзиратели и большая часть охраны, оставив только вечернюю дежурную смену, к зданию стали съезжаться автомобили разных марок, объединенные общей категорией — лимузины. Здесь были представлены все новинки мирового автомобилестроения. Массивные тяжеловесные джипы с бронированными корпусами соседствовали с длинными элегантными сигарами «линкольнов», легендарные «600-тые мерсы» парковались рядышком с акулообразными «БМВ». Выходившие их них личности были под стать своим средствам передвижения, и если бы у каждого из них по доброму старому русскому обычаю были вырваны ноздри или выжжено на лбу клеймо с надписью «воръ», это не смогло бы лучше характеризовать их род деятельности, чем кожаные плащи, золотые кольца и браслеты, кирпичеобразные грубые лица, взгляды исподлобья, резкие движения. Некоторые направлялись к небольшой железной дверце у центральных ворот тюрьмы, другие оставались ждать, ни минуты не расставаясь с мобильными телефонами и пейджерами, приняв все меры предосторожности против возможной засады.

Те же, кто проходил за дверцу, внутренне напряженные и клянущие про себя тех, кто решил собрать их именно в этом месте, внутри встречали прием, совершенно не свойственный для такого рода учреждений. Внутренняя охрана тюрьмы, если не вымерла, то во всяком случае попряталась так старательно, словно их и не было. Гостей встречали специально назначенные люди из числа заключенных и провожали их во второй этаж в довольно обширную и старательно вымытую и свежепобеленную камеру, все население которой было заранее распихано по другим камерам. В тюрьме царила какая-то неземная, необычная настороженная тишина и порядок, за которые старший каждой камеры отвечал головой (в полном смысле этого ветхозаветного выражения).

Войдя в камеру, каждый подходил к сидевшему на койке у окна худощавому мужчине с большим горбатым носом и удивительно большими ушами, целовал его в обе щеки и садился на заранее уготованное ему и подписанное место. Уши у Тиграна Мурадяна были сломаны и вытянуты еще в раннем детстве, когда он в шесть лет что-то стянул у дядьки. Но наука впрок не пошла, видать страсть к разбою в нем была заложена генетически. Поэтому когда он объявил местом очередной сходки Бутырскую тюрьму, его могли заподозрить в чем угодно, но не в намерении сдать друзей властям.

Если бы у преступников существовала такая же иерархия, как в райских кущах, можно было бы сказать, что здесь присутствовали все архангелы и серафимы криминального мира, исключая однако Всевышнего, поскольку таковой в этом мире явление временное.

В принципе, наверное, Мурадику удалось бы договориться с тюремным начальством, чтобы его отпустили из тюрьмы на сходку, но по здравому размышлению он решил не рисковать. Кем был снаряжен неведомый снайпер? ФСБэшным руководством, которому надоел разгул преступности в городе? Мэром, которому давно осточертело быть на крючке у Вано? Милицейским начальством, которое могло опасаться компромата, наверняка имевшимся у Вано? А быть может, каким-нибудь политическим деятелем, которому претили политические амбиции Вано? Или наконец кем-то из заграничной братвы — сицилийской мафии, неаполитанской каморры, японской якудзы, которым прискучило безучастно взирать на действия посланцев Вано? В любом случае для Мурадика, как для правой руки и друга Вано, одного из распорядителей и учредителей его директората, нигде в подлунном мире не нашлось бы более безопасного места, чем в этой прекрасной, комфортабельной, прочной и неприступной крепости. Ведь за двести лет существования этой тюрьмы по преданию лишь одному Дзержинскому удалось бежать из нее.