Виктор Галданов - «Джамп» значит «Прыгай!»

Перед тем как уйти, Барский решил спросить кое-что еще.

– Скажите мне, прошу вас, напоследок. Вы полагаете, что Корсовский вас упрятал в тюрьму и поэтому так его ненавидите?

– Нет, разумеется. Да и зона – она бывает разной. Я на гражданке был пьяницей, алкоголиком, можно сказать – а там пить отучился. На гражданке я дурачком был, жизни не понимал, для меня только книжки существовали, да эти долбанные мю-мезоны… Ну что вы на меня так смотрите, я в тюрягу с пятого курса физмата пошел, у меня кандидатская была почти готова по элементарным частицам. Вот, а там я познал науку жизни в самом ее, так сказать, разрезе. Нет, ненавижу я его не из-за этого. А из-за того, что он просто походя раздавил, растоптал меня, моё будущее, все моё в этой жизни – и сделал таким, каким я стал сейчас. У меня нет ничего в этой жизни, а ведь мне уже сорок семь.

Барский остолбенел – они были ровесниками. Он и этот… язык не поворачивался назвать его «стариком», но именно так и обстояло дело – Крюков действительно был стар и дряхл, хотя прожил на свете ровно столько же, сколько и Барский. И Валерий увидел годы боли и опустошенности, которые переросли в манию, превратившую этого человека в старика, заставившую его охотиться за фотографиями своего врага в журналах и наклеивать их на стены, чтобы лелеять свою ненависть.

– Боюсь, я вас не понял, – произнёс он.

– Да, вы не поняли, никто никогда не понимал и даже не пытался этого сделать.

Слова эти звучали, как часто повторяющаяся маниакальная присказка, и Барский мог представить себе, как он бормотал их себе под нос снова и снова.

– Но попытайтесь и поймите, неведомый гость мой. Подумайте, что значит чувствовать, что знаешь, кем бы ты мог стать, что мог бы быть на вершине, но всегда оставался в сточной канаве… О, да, я знаю их, людей, которые преуспевают, вроде Корсовского. В школе и университете они своими манерами и успеванием нравятся учителям и старшим. Трудясь ничуть не больше моего, не будучи более умными и смышлеными, они всегда пробираются наверх, всегда, всегда получают пятерки с плюсом, когда мне за то же самое ставили четверку с минусом. – Слова рокотали словно молитва великому богу, имя которому было Ненависть. – И позднее в науке те же самые люди пробивались к вершине, не заботясь о тех, кого они затаптывали по пути. А ведь меня, мои работы уже в семнадцать лет печатали в научных журналах. Я был тогда, наверное, гением. Я писал для сокурсников курсовые, они получали отличные оценки, а я – только четверки. Мне приходилось по вечерам бродить по квартирам с чемоданчиком, чинить телевизоры, а мои друзья-студенты плясали на дискотеках и рок-концертах. Позже я узнал, что мой преподаватель защитил докторскую диссертацию, полностью переписав мою и даже не указав как безвременно почившего. Словом, этот мир был создан не для меня. В нем я навсегда остался бы изгоем. Но зона сделала меня философом. Знаете, я дам вам совет на будущее. Если попадете в тюрьму.

– Какой?

– Тяжело только первую тысячу лет. Потом привыкаешь.

– Полезный афоризм, – согласился Барский. – Надо запомнить.

– Это из Шекли. Очень, я вам скажу, философский писатель.

– Думаю, что начинаю понимать вас, – медленно проговорил Барский.

Он вдруг понял, что перед ним не просто неудачник, а неудачник в кубе, можно сказать «король всех неудачников» и скопище несчастий. Крюков потерпел провал во решительно всём, во всех своих начинаниях; в другие века и в других странах и будь у него лишь капелька удачи, он, возможно, мог бы иметь огромный успех. Со своими двумя свойствами – ненавистью и завистью – он мог бы быть великолепным гонителем христиан, инквизитором-охотником за ведьмами или преследователем евреев в концлагере. Более того, он вдруг осознал, что они с Корсовским одногодки, но вице-премьер в сорок семь выглядит на тридцать шесть, играет в теннис и в гольф и его посещают массажисты, а его незадачливой тени можно дать и все семьдесят, и на-верное, он мучим всеми возможными физическими болезнями, не считая чисто нравственных страданий.

– Я понимаю, что вы чувствуете. Ваша жизнь не сложилась, поэтому вы ненавидите того, кто причинил вам зло. Вас можно назвать современным графом Монте-Кристо, и я вас нисколько не осуждаю. Но если вы столь уж его ненавидите, то разоблачите его. Отнесите свой материал в газеты – они с восторгом его опубликуют, да еще и хорошенько заплатят. Запустите свой материал в Интернет, если вы бессеребренник – и общественное мнение сотрет в пыль вашего обидчика. Но вы его начали шантажировать…

– Шантаж – это элемент игры. Разумеется, мне мало того, что этого человека просто снимут с работы. Я поклялся уничтожить его не просто физиологически, но и морально, и нравственно. А что, скажите мне, наносит человеку больший моральный ущерб, как не расставание с собственными кровью и потом заработанными денежками? И кроме того, вы все еще не поняли меня. Я не испытываю какой-то особой ненависти к Корсовскому, просто он один из них, один оловянный солдатик в этой армии преуспевающих, один из тех, кто держал меня внизу. – На лбу у Крюкова выступили капельки пота, словно признак болезни на морщинистой коже. – Но я давно мечтал расправиться с кем-то из них. Ждал я этого многие годы. Меня согревала сама мысль о возможности заполучить одного из этих суперменов-солдатиков и заставить его корчиться… И знаете, иногда мечты сбываются. Моя сбылась. Однажды я увидел одну картинку, и она рассказала мне кое-что об этом мерзавце, которого клеймят во всех газетах, и от которого никто не может избавиться. Я увидел нечто, способное его сломить. Я – ладно, я – неудачник, но не дурак. Я складываю два и два, произвожу некоторые расследования, и вот – еще одна игрушечка получает зримое воплощение и отправляется на поток. Новый герой идет на войну с монстрами, инопланетными захватчиками, драконами, магами, рейнджерами, индейцами и ковбоями, еще не зная, что путь его давным-давно предопределен. Ему предстоит путешествие по придуманным мною этажам. Когда же он пройдет их все и оттуда выберется, то будет безумен, безумен так же, каким вы теперь считаете меня.

Он улыбнулся улыбкой ликующего идиота.

– Я не считаю вас безумным, Василий Александрович.

Барский постарался устранить отвращение из своего голоса. Ему вспомнилось, что случилось с Леной и очень захотелось вытащить свой пистолет и пустить пулю в лоб этому доморощенному «Джону Мщу-за-всех». Или просто переломить ему шею. Но платили ему не за это и временно, по крайней мере, следовало быть с этим типом весьма обходительным. И любимая работа вдруг стала ему ненавистной.

– Нет, вы не безумны, – повторил он. – Но и я не отношусь к вашей армии преуспевающих. Не могли бы мы все же договориться и помочь друг другу? Как я уже сказал, я готов дорого заплатить за вашу информацию.