Виктор Галданов - Лахудра

– В «ромашку», – брякнула Мама.

Девочки от души рассмеялись.

– Прекратите немедленно! – воскликнула медсестра, затем, жестко взглянув на Маму, припечатала: – Уж не благодаря ли этой игре ты в 13 лет заимела ребенка. Где сейчас твоя дочь?

– В доме ребенка, – невозмутимо ответила Мама.

– А потом она так и пойдет по земле без роду, без племени? Ты понимаешь, на что ты ее обрекла?

– Я вырасту и заберу свою Сашеньку к себе. Вот, – сказала Мама, и в голосе ее почувствовалась какая-то необычная внутренняя твердость, резко контрастирующая с ее детским лицом и большими, наивными глазами. – И сама буду ее воспитывать.

– Как? – в голосе Анны Петровны слышалась неприкрытая ирония. – Как ты ее будешь воспитывать, если сама невоспитанная? Вот увидишь, твоя дочь пойдет по твоим же стопам…

– Не пойдет! Она у меня будет хорошо учиться и в институт поступит на инженершу! – возмутилась Мама, но Анна Петровна с улыбкой на тонко вырезанных и ярко накрашенных губах продолжала договаривать:

– … она начнет курить в десять лет и пить в одиннадцать, а потом станет пропадать по ночам и возвращаться с синяками под глазами, потом к тебе домой придет повестка из милиции…

– Нет, нет! – взвизгнула Мама. – Она у меня будет хорошей! – И залилась слезами.

– Разве может вырасти хорошая дочь у такой неряхи? – с удивлением спросила Анна Петровна у девочек. – Ты хуже всех заправляешь свою постель, лишний раз не умоешься, не причешешься, вот взгляни на Инночку – как она следит за собой, поглядеть приятно.

– И пощупать… – поддакнул кто-то.

– А Кукле положено, – с иронией добавила Щипеня. – У нее работка такая.

– Заткнись, сирень вокзальная, – процедила сквозь зубы Кукла. – У тебя, что ль, не такая?

– А ты на меня фиксами не сверкай, – ощерилась Щипеня. – Я тебе фиксы-то повыдергаю, негритянская подстилка, тёлка вечная…

– Да, вечная! – зло выкрикнула Кукла. – Я вечная девственница! Я до самой старости буду молодой и красивой! Я самая красивая среди вас!..

– Ах! Ах! – застонали девочки, прикрываясь руками и разыгрывая неописуемый восторг. – Какая она красавица! Кто на свете всех милее!.. Шармант-Луиза!..

– Прекратите! Немедленно прекратите! – закричала Анна Петровна, но никто ее не слушал. Вскочив с мест, девочки окружили Куклу и принялись корчить перед ней рожи, кривляться, кто-то щипал ее, дергал за подол, ей показывали языки, плевали в нее. Та – лишь визжала и пыталась оцарапать тех, что поближе. Положение спас Владимир Семенович, который разорвал круг и, схватив Куклу за руку, потащил следом за собой. Она вырывалась и отчаянно ругалась, обливаясь слезами.

Потом, уже в кабинете врача, она повалилась на колени перед дежурным доктором Сережей и Владимиром Семеновичем, умоляя их сделать ей один-единственный укольчик, за который она готова сделать для них всё, всё, чего они только пожелают.

– Ну, ну, маленькая моя, успокойся, – доверительно шептал ей Владимир Семенович. – У тебя ведь ничего не болит. Напротив, тебе тепло и хорошо.

– Нет, нет дяденьки, больно, больно, – вяло хныкала Кукла. – Всё внутри горит… не могу…

Она не лгала в не разыгрывала ничего. Ей и в самом деле было ужасно муторно и больно. Боль эта была неистребима, она зародилась в ее существе с того самого дня, как мама оставила ее с голландским капитаном, вальяжным и чернобородым, больше смахивавшим на испанца. Мама часто говорила, что у девушки есть единственное богатство, которое может много принести, если им с толком распорядиться. Розыгрыш капитана они долго продумывали во всех деталях. Физиологию самого процесса Кукла изучила уже давно, поскольку жили они с матерью в однокомнатной квартире, и хоть дочь как правило спала на кухне, сон ее был не спокоен, и со своей уютной кушетки было видно достаточно много. И мудрая мама-Лилиана с самых юных лет объяснила дочери тяготы, выгоды и опасности своей профессии, обучила, как завлекать клиентов и как ломать комедию перед блюстителями закона, как предохраняться от нежелательных беременностей и изображать безудержную страсть. Однако пуще всего она боялась, что девочка решится практическую часть занятий пройти с кем-нибудь из голодранцев-однокашников. Тогда-то ей и был придуман поистине макиавеллиевский план, согласно которому подвыпивший капитан Ван Вейланд остался в ее квартирке наедине с Инночкой, которая согласилась с ним выпить, а потом оказалась такой трогательно-беззащитной, такой девически-наивной, что когда в квартиру ворвалась обезумевшая от горя мать (она всё это время, тщательно прислушиваясь, стояла на лестничной клетке), всё уже было кончено, и бравому капитану в возмещение ущерба и во избежание международного скандала пришлось раскошелиться на восемьсот долларов, каковых как раз хватило на то, чтобы приобрести двухкомнатную квартиру в центре города. Этот способ «потрошения клиентов» показался Лилиане до того привлекательным, что она решилась сделать девочке несложную хирургическую операцию, после которой им удалось повторить этот фокус еще раз. И еще раз. И еще раз. Не обходилось без эксцессов, один швед даже вызвал милицию, так что вскоре кличка «Вечные Тёлки» накрепко прилипла этому семейному тандему. При этом Лилиана и представить себе не могла до какой степени мучают ее дочь постоянное ожидание новых болей и до чего же болезненны для нее моменты физической близости.

На почве постоянных страхов у нее развился вагинизм и неврастения. Еще больше мучили ее боли, которые все чаще и чаще навещали ее вне зависимости от наличия клиентов. Единственное, что до какой-то степени избавляло от них, был «косячок», или «колеса» или «игла», к шестнадцати годам она перепробовала почти все, так что помимо основного заболевания, ее лечили еще и от наркомании. Мама ее прилагала к этому немало усилий.

Поговаривали, что она доставала ей специальные импортные лекарства и даже договорилась с Владимиром Семеновичем на персональный курс массажа (индивидуально оплаченный? – об этом, правда, умалчивали, но говорилось все это таким тоном, что все становило понятным без слов). Больше того, как молния по «даче» разнеслась весть о том, что Куклу хотят перевести в другой диспансер, для нормальных больных. Одни это известие встретили со скрытой завистью, другие – с откровенной злобой.

– Счастливая… – вздохнула Мама.

– Да, как же, тебе бы такое счастье, – ухмыльнулась Щипеня. – Да ты на ее руки-то, на ее локти посмотри, как решето. Сейчас на нее ломка нашла, пусть она помучается. А через неделю-другую выйдет, и все начнется по-старому. «Ну, ничего, мы ее еще проводим под фанфары, красавицу нашу, будет тут еще у нас фиксами сверкать.

– Скажите, а почему Владни… Вланди… – запутавшись Мышка слегка смутилась, но продолжала, – почему он больше с ними не занимается?