Владимир Печенкин - Неотвратимость

Утром Булыгин выпросил у одного из арестованных крохотный огрызок карандаша, забился в угол и на коробке из-под сигарет «Шипка» стал писать…

— Булыгин, выходи!

— Чего? Куда?

— Выходи, тебе говорят. — Старший сержант стоит в дверях, в упор смотрит. Наверно, опять Мякишев заявился. Ничего, порядок: может, при выводе удастся кому-нибудь записку перетырить… Булыгин незаметно сунул записку в ботинок.

Дверь камеры лязгнула за спиной. Он привычно — руки за спину и шагнул.

— Не туда, — придержал его старший сержант. — Вот сюда заходи.

— А что? Зачем сюда?

— На осмотр. Если имеешь при себе недозволенные предметы, лучше сразу предъяви.

— Какие предметы, вы чо! Меня ж всего осмотрели, когда сюда принимали!

— Так что ты кипятишься? Нету, ну и ладно. Сымай ботинки.

Старший сержант стоит рядом и смотрит. Ну, не везет!

— Сымай, чего копаешься. Или помочь?

— Ну, счас, не торопите…

«Эх, надо же! Как быть с запиской?!»

Повернувшись к старшему сержанту боком, нащупал в ботинке туго свернутую обертку от «Шипки», вытащил и рванул, еще раз…

— Стой! — широкая ладонь старшего сержанта сдавила руку. — Успел все-таки порвать! Ничего, сложим.

Не прошло и полчаса, как записка, аккуратно сложенная и подклеенная прозрачной пленкой, лежала на столе у инспектора. Иван Иванович и заместитель начальника РОВД майор Перваков легко прочли безграмотный, пополам с нецензурщиной текст:

«Ул. К. Зорь спроси Сухарина Олега спрашивай молодых скажут тебе…»

— Вот как! Почти готовый адрес!

«Олег тебе довожу до сведения от меня они не чего не добились и не добьются мне пока дали 10 суток и идет раследствие вы ничего не знайте понили. Если будут вас вызывать я с вами некакого отношения не имел с вами ни хожу кричю потому что вы салаги. Если менты будут кричать что я раскололся вы не верьте…»

— Ну вот, — сказал майор Перваков. — Теперь есть версия, достаточно обоснованная. Есть адрес, откуда и начнем. Этот Олег, что о нем известно?

— Он из числа знакомых Булыгина, уже опрошенных. У него алиби: вместе с другом Михаилом Губановым в ночь кражи были в гостях у родственников Олега в Верхнем Тагиле. Это и родители подтверждают. На всякий случай я запросил верхнетагильскую милицию, были ли они там. Ответа пока еще нет.

— Ответ, пожалуй, есть — в булыгинской записке. Сейчас десять часов вечера, все должны быть дома. Посылаем дежурную машину за этими друзьями. И родителей обязательно.

Женщина уверена, что ее сын ни в чем не может быть виновен.

— Олег учится на втором курсе горно-металлургичесного техникума, он комсомолец, прошлое лето был даже членом комсомольского оперативного отряда, сам боролся с разными там нарушителями. Знаете, он такой вежливый, послушный, много читает. И знаете, это возмутительно, что нас второй раз в милицию!.. Семья у нас благополучная, хорошая, всегда внушаем сыну… то есть воспитываем как надо. Нет, тут просто какое-то недоразумение!

— В ночь на девятнадцатое вашего сына не было дома?

— Да, но это еще не значит… Я сама его отпустила в Верхний Тагил. Захотелось мальчику съездить к родным, что тут такого? Я дала рубль на дорогу, банку варенья для родственников, и 18-го вечером они с Мишей Губановым уехали, а 19-го вернулись. Наконец, мой сын просто не мог совершить что-нибудь такое! У него скоро сессия, нужно готовиться, а тут вы нервируете…

Сын действительно выглядел удрученным. Однако подтвердил то, что говорил при первом вызове:

— Были с Мишей в гостях. О краже услышали, когда вернулись.

Майор Перваков положил перед Олегом склеенную обертку от «Шипки».

— Прочти, это тебе адресовано.

«Ул. К- Зорь спроси Сухарина Олега…»

Лицо паренька покрылось багровыми пятнами, опустились худенькие мальчишечьи плечи…

— Олежек! — приподнялась мать. — Олег, что это значит?!

— Не знаю я ничего… — пролепетал сын дрожащими губами.

— Успокойся, Олег, — сказал майор. — Посиди, подумай. Ждем от тебя правдивого ответа.

Дежурный увел паренька. Следом шла мама.

— Олежек, что же это такое!

Миша Губанов суетлив, немного развязен.

— Откуда мне знать, чего вы! Нас с Олегом и в городе не было. Мы девятнадцатого домой вернулись, а во дворе уж болтали, что, мол, склад обчистили. Я-то тут при чем?

Мать сидит, положив на колени усталые руки, смотрит на сына грустно, устало. Голос ее не приказом — просьбой звучит:

— Михаил, если что знаешь, так говори давай, слышишь!

— Чего вы все ко мне пристали! Сказано, не знаю!

Капитан Мякишев:

— Посиди, подумай, Губанов.

— Хо, а чего мне думать! Не знаю, и точка.

Через час:

— Олег, ты хорошо подумал? Видишь, дело какое — именно тебе лично пишет Булыгин. Украденные полушубки знаешь сколько стоят? 874 рубля. Если их вернуть, то есть возместить государству убытки, — суд это учтет. Так же, как учтет и твой ответ, твое признание. Были вы в гостях или нет, это мы узнаем, уже послан запрос. Но ты сам должен ответить: были вы тогда в Верхнем Тагиле?

— Не были… — чуть слышится в кабинете.

— Где же вы с Губановым провели ту ночь?

— Сперва в подвале сидели…

— А потом?

— Потом… потом…

— Пошли к складу?

— Да.

— Сколько вас было?

— Втроем. Я, Мишка и Булыга.

— Где полушубки?

— У нас в подвале…

— Олежек! Господи, а я еще рубль на дорогу… и банку варенья…

Миша Губанов упрямо твердит свое. Даже когда прочитали ему показания соучастника.

— Сказано, не знаю, чего пристали!

Тогда мать сказала строго, без слез:

— Напакостил и молчишь?! Семью позоришь! Ну и сиди в тюрьме.

Встала и вышла из кабинета.

— Что ж, Губанов, — сказал майор. — Придется отправить тебя в камеру.

— Ну и отправляйте! — геройствовал Мишка.

Когда же выводили, задержался в дверях:

— Олега тоже?

— Думаю, что его можно пока оставить на свободе, — ответил майор.

Губанов посмотрел на конвойного милиционера. И, видимо, понял: его не пугают, а и в самом деле…

— Может, и меня отправлять не надо? Я все расскажу, как было…

— И правильно сделаешь. Завтра приведут на допрос, тогда и расскажешь.

Поднялись по лестнице, остановились у 49-й квартиры. Олег отпер дверь своим ключом, толкнул. Но она не открывалась — что-то мешало. Олег оглянулся на Мякишева и с силой налег плечом, дверь подалась неохотно…

Да, тяжелый выдался парню вечер: в коридоре лежал его отец, мертвецки пьян. Щеки паренька опять побагровели, как в гот момент, когда увидел булыгинскую записку: пьяного отца, тайную неладность семьи, всегда скрываемую, видят посторонние, чужие — понятые, инспектор, сотрудники милиции!

Ивану Ивановичу больно было видеть это неблагополучие «благополучной» семьи. Видимо, отец и сын не смогли стать по-настоящему близкими людьми, друзьями. И пришлось сыну искать старших друзей на стороне, на дворе. И нашел он авторитетного «друга» — вора Леху-Ваху. Мякишеву жаль стало запутавшегося мальчишку, которому выпало сегодня столько стыда.