Картер Браун - Бичеватель

— Ну, — глаза продюсера блеснули, — все было почти как я рассказывал, Рик.

— Прекрасно! — воскликнул я. — Скажи мне только одно — то же самое: ты получил всю непроявленную пленку за двести долларов, так? — Я дал ему открыть рот и нанес завершающий удар. — Если это правда, Джордж, — тихо сказал я, — можно обо всем забыть!

— Это важно, да? — Продюсер нервно кивнул пару раз. — Похоже, так. Нет, Рик. Фотограф не мог отдать пленку, сказал, что на ней много других снимков, и они стоят ему денег. Однако он продал негатив за двести долларов.

— Получается, ты поверил ему на слово? — сказал я. — Он ведь не мог проявить негативы тут же, в доме.

— Я думал об этом, — проворчал Блум, — парень показал мне свою карточку профессионального фотографа, а потом сказал, что нам следует больше доверять друг другу. Пришлось поверить, что он не оставит других отпечатков с негатива. Он сказал, что отправит мне негатив и отпечаток на следующий день, и верит на слово, что получит за это две сотни долларов.

— Ты согласился?

— Какой, черт возьми, у меня был выбор? Ничто не могло помешать ему передать историю в газеты, даже если бы удалось вырвать пленку из фотоаппарата!

— Все верно, — сказал я. — Спасибо, Джордж. — Я встал с кресла и двинулся к двери.

— Ну и что все это значит? — поинтересовался он.

— Само по себе ничего, но поможет установить четкое направление, — сказал я, надеясь, что такая загадочная фраза его немного успокоит.

— Ну-ну, сохраняй таинственность, мне-то какое дело! — Лицо Джорджа снова стало задумчивым. — Эй, Рик? — Он с надеждой взглянул на меня. — Возможно, теперь ты мне кое-что объяснишь.

— Только выражайся попроще, — осторожно попросил я.

— А вдруг ты сумеешь разобраться, потому что я, черт возьми, никак не могу, — проворчал он. — Скажи, что ты знаешь… о детских роялях?

— Зависит от того, как это играют, — сказал я. Мой пульс участился.

Блум в удивлении покачал головой.

— Проклятье! — вырвалось у него.

— Расскажи, Джордж, — поторопил я, — подробнее.

Продюсер взглянул на меня с подозрением и досадой.

— Что-то знаешь? — с надеждой взглянул он на меня.

— Ни капельки, Джордж! — быстро ответил я. — Абсолютно ничего.

Глаза продюсера сверкнули, и он снова ошарашенно покачал головой.

— Удивительно, — вздохнул он. — И еще в ре миноре.

Было ясно, что он больше ничего не скажет, и тогда мне пришлось капитулировать.

Когда я вышел в приемную, темные очки с надеждой обратились ко мне. Пальцы девушки отстукали возбужденный ритм на крышке стола, и в конце концов она не выдержала.

— Как там Джордж? — Голос Полины звучал чересчур невозмутимо.

— Размышляет, — сказал я. — О музыке.

— Так я и думала. — Голова девушки поникла. — Полагаю, мои шансы на исполнительное вице-президентство испарились. — Она храбро улыбнулась. — Следовало предвидеть, что он не поймет.

— Детка! Джордж — не единственный, — сочувственно заметил я.

Полина пожала плечами:

— Не важно. Вероятно, ничего бы и так не получилось.

Я равнодушно сжевал завтрак и вернулся в свой маленький символ Беверли-Хиллз, свидетельствующий о должном статусе. Одно мне не нравится — дом функционирует автоматически, словно мое присутствие здесь не обязательно. Трава свежескошена, кусты обрезаны, бассейн искрится легким оттенком голубого, безмятежно уверенный, что его кислотно-щелочной баланс находится в терпимых пределах. Беда в том, горько подумал я, заходя в семьдесят градусов кондиционированного воздуха, что дом отказывается признать — без моих денежных вливаний он быстро превратится в развалину.

Телефон зазвонил в четверть четвертого. Я тут же узнал голос Линдермана, но дождался, пока он вежливо представится.

— Я только что закончил разговор с сыном, мистер Холман. С самого начала он пребывал в состоянии сильного беспокойства и выдвинул мне весьма необычные обвинения. Что я хочу его смерти, например, и поэтому прибегнул к вашим услугам, чтобы… подставить его… за убийство фотографа. Ему ясно, что настоящий убийца — вы, по моему наущению. Кроме того, я нашел его объяснение моей ненависти к нему довольно очаровательным! Меня якобы обуревает любовь к мисс Фалез, используя его любимую фразу — безумно ревнивого, глупого, похотливого старого козла! Он якобы мой архисоперник, и я знаю, что не могу чувствовать себя в безопасности, пока он жив; ведь ему стоит только двинуть мизинцем, как она прибежит к нему в любое время, в любое место. Майкл твердо уверен: я желаю его смерти и ни перед чем не остановлюсь в своих усилиях…

— Майкл вам угрожал, мистер Линдерман?

— Много раз. — Прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил дальше. — Скажу прямо, мистер Холман. Мне кажется, сын быстро приближается к тому душевному состоянию, когда вполне может быть признан умалишенным. И я только что хладнокровно, преднамеренно подтолкнул его еще дальше по этой дорожке. Совесть требует от меня остановиться. А лучше схватить его и упрятать в какой-нибудь частный санаторий: там будет видно, чем ему помогут лучшие психиатры. Знаю, путь совершенно незаконный, но с моим влиянием цель вполне достижима. Что вы думаете на этот счет, мистер Холман?

— Думаю, вам хочется поскорее выяснить, является ли убийцей ваш сын, — прямо сказал я. — Но полагаю, ваш единственный шанс состоит в том, чтобы предоставить событиям идти своим чередом. Если он убийца, то, судя по вашим словам, любой суд признает его невменяемым. Если нет, знание этого факта, конечно, будет значить для вас многое. Позднее останется еще много времени для частного санатория.

— Так и быть, мистер Холман. — Его голос понизился почти до шепота. — Ничего не стану предпринимать, пока не узнаю от вас каких-то новостей.

Линдерман повесил трубку, я поставил телефон на место, затем какое-то время стоял и слушал вопли собственного мозга. Существует один быстрый способ успокоить мои корчащиеся нервные окончания, и я почти бегом направился к бару. После полпорции очень крепкого бурбона мой мозг слегка успокоился и очень неохотно опять начал думать. Я проглотил остальную часть стакана, достал отобранный вчера у Монахана пистолет, вытряхнул из него патроны, уложил их в аккуратный газетный гробик и похоронил на дне мусорного ведра. Незаряженный пистолет я оставил на крышке бара: теперь он был безопасен.

Оставалось только ждать. Медленно тянулись минуты, все шестьдесят секунд одна за другой, в пепельнице росла гора окурков. Прошел почти час, как вдруг раздался звонок в дверь. Я распахнул ее, готовый встретить склонного к убийству Майкла Линдермана, но на крыльце стоял Тео Олтмен.

— Спасибо. — Без колебаний он прошел мимо меня в холл.