Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

Виктор аккуратно сложил бумагу, спрятал в карман, пообещал:

— Сделаю все, чтобы помочь вам материально…

— Благослови тебя Господь, хороший человек. Да не оскудеет рука дающего…

— Ой, как хорошо, ой, как хорошо!

Несколько дней ходил Виктор по частным фирмам, конторам, магазинам. Везде представлялся руководителям как председатель общества «Милосердный самаритянин», и везде при нем по телефону просили бухгалтеров перечислить небольшую сумму на счет Свято-Серафимовского храма.

А сегодня утром решил зайти к двойняшкам-старушкам, узнать, сколько денег прибавилось у общества.

Был уверен, что старушки онемеют от восторга, увидев его, но…

Его встретили ласково, учтиво.

— Много средств перечислили. Спасибо вам… Больше не надо…

Другая старушка на этот раз горестно склонилась над столом, словно приняла обет молчания.

— Как не надо? — поразился Виктор. — Неужели исчезли все бедствующие и страждущие?

— Не хотим мы… Не надо…

— Но почему?

Лицо старушки исказила мука.

— Нехорошие это деньги… мы чувствуем…

— Нехорошие? — еще больше удивился Виктор.

Наконец старушка отважилась:

— Нечистая сила их принесла… нечистая… Не во благо людям вдут… Мы видим…

— Как это понять? — настаивал Виктор.

— Не знаю, как вам объяснить… — Старушка страдальчески подавляла какую-то свою внутреннюю беду. — Не надо, и все… Настоятель нашего храма батюшка Августин тоже просил передать: не заботьтесь о нас больше… спасибо…

Так ничего и не выяснив для себя, Виктор вынужден был оставить полутемный подвал с двумя боголюбивыми сестричками…

Этот разговор расстроил его. И сейчас, размышляя, о причине неожиданного отказа, он не мог придумать никаких убедительных доводов.

И Глеб куда-то пропал, не звонил. Виктор снова набрал телефон ресторана «Три толстяка». Повезло, Глеб сразу узнал его голос.

— Виктор, дружище, извини… тону в заботах. Знаешь, я тут решил все переделать. А ты как?

— Нормально…

— Невесело говоришь. Что? Сейчас иду. Прости меня, я перезвоню. Новые зеркала привезли.

«У всех свои заботы… у всех…» — подумал Виктор. На душе было горько и тоскливо. А профессор Шеленбаум? Тоже, наверное, занят? Ответила его секретарша, которой удивительно точно подходила кличка Селедка:

— Матвей Самуилович на заседании ректората. А кто звонит?

— Передайте, что с ним хотел поговорить Виктор Санин…

— Кто?! — И ужас, и удивление, и безмерное любопытство — все заключалось в этом коротеньком вопросе.

Виктор опустил трубку.

Кондауров устало откликнулся:

— Слушаю вас.

— Говорит капитан Кречетов.

Тишина в ответ.

— Вы помните меня?

— Как же, помню. И капитана Кречетова, и студента Санина. У меня к обоим масса вопросов. Хотелось бы встретиться.

— С вами опасно встречаться.

— Это верно. Но придется. Так когда и где?

— Чуть позже. Желаю вам здоровья. И успехов.

Виктор зло глянул в потолок. Зачем он это делает? А, просто так. Ради какого-то полусадистского удовольствия.

Верочка оказалась дома.

— Как тебе живется без Пана, без Стинга, без ресторана?

— Виктор, это ты? Как хочу тебя увидеть!

— Чтобы снова запродать кому-нибудь?

— Как ты можешь! Я же люблю тебя.

— А я тебя ненавижу. Будь проклята, отличница-шлюха!

Все! Хватит! Поразвлекся! Один шаг до психоза остался.

И тут наступила разрядка, все заискрилось, повеселело вокруг. Кто-то стучался в дверь. Виктор знал: конечно, Глеб! Молодец, что решил заехать!

Он побежал открывать. И сник на пороге. Перед ним стояли два бандита. Точно таких показывают в кино. Стриженые. Мордастые. Крутоплечие. Один из них держал в руке две бумажки.

— На волю вышли. Вот справки.

— Ну и что? — не понял Виктор.

— А мы письмо получили от своего дружка. Все в зоне читали, что есть добрый человек, который помощь может оказать. Вот и зашли…

— Ах, вон что! — Виктор сразу вспомнил того благодарного зека. — Ну и какая вам помощь требуется?

— Деньжонок немного. Ну и на работу помочь устроиться. Мы москвичи.

— На работу постараюсь устроить. А денег, извините, у самого мало.

— Нам немного. Денек-другой перекантоваться.

«Зажался, гаденыш! Может, припугнуть его?»

— Не надо меня пугать, — решительно заявил Виктор, — Денег я вам не дам.

— Все отдашь, милок, — грозно зашипел другой, все время молчавший.

В горло Виктора, ядовито блеснув, уперся острием бездушный клинок.

— Ну, давай, тряси карманы. Да побыстрей. Нам некогда.

Виктор отступил на шаг в прихожую. Клинок за ним.

«Вы испугались… До дрожи… До ужаса… Вам хочется бежать… Бежать в страхе… Вы забыли меня… Забыли адрес дома, куда приходили… Вы уже бежите, словно вас преследуют псы…»

Он спокойно, без злорадства и гнева, смотрел на их бегство. Сил уже не было на эмоции. В прихожей стоял бесчувственный манекен.

Предлагаемая резиновая кукла женственна, молчалива, исполнительна, ничем не отличается от вашей давней любовницы.

Вы с ней можете: 1)… 2)… 3)… 4)… 5)… 6)…

Из инструкции по применению резиновой куклы фирмы «Аякс»

Тоска посылает сны с беспричинно низкими потолками. Оглушительно бьют барабаны. Пылает костер, бросая в черное небо живые сполохи. Раскрашенные тела, взявшись за руки, мрачно топают вокруг огня.

Трясутся плоские груди женщин, качаются мужские члены…

Косматый шаман, стоящий поодаль и шепчущий магические слова, указывает на него грязным пальцем: «К закланию!» А он, Виктор Санин, лежит связанный на каменном жертвище, с ужасом глядя на танец дикарей.

Жуткий ритуал близится к кульминации. Истошные крики голых тел сливаются в леденящий душу рев. Шаман наклоняется. Все ближе, ближе его страшная маска. А рядом с ней багряный нож — ожившее в свете костра священное жало.

— Не-е-е-е-т!

Это кричит он. Отрывается от мокрой холодной подушки… Сбрасывает сбившееся одеяло… В зеркале отражение безумца. Кошмарный сон не спадает, не уходит вместе с противной дрожью.

— Не-е-е-е-т!

Виктор вскакивает с кровати, не осознавая, что все еще кричит, натягивает в спешке брюки, рубашку, все еще ощущая над собой страшную маску и багряный нож.

И лишь у двери, уже одетый, бессильно прижимается к косяку. В который раз твердит убежденно: «Нельзя убежать от себя!» Постоянно выпадает из памяти эта вековая истина. Состояние такое, будто никогда не было за спиной светлого, будто всегда, во сне и наяву, его преследовали, мучили одни кошмары, как хронический недуг, как проклятье, как адова кара. Какой-то злой рок все сущее перед ним оборачивал траурной жутью.

Улыбается Верочка. Нет, это улыбается злобная мегера в облике невинности…