Светлана Шиловская - Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

На крыльцо вышел Кубацкий, неторопливо закурил, резко, со свистом втягивая сквозь плотно сжатые зубы воздух, и, ни к кому не обращаясь, процедил:

— Однако, какая неприятная история приключилась! Как чувствовал, не хотел сегодня никуда ехать.

— Боюсь, что теперь вы еще долго никуда не уедете, — усмехнулся я, поражаясь, как этому человеку в любой ситуации приходили сперва только мысли о собственной персоне. — Похоже, что этот вселенский потоп начисто отрежет нас от внешнего мира, и, вероятно, надолго. Кроме того, надобно как-то известить власти, и, полагаю, пока ведется следствие, все участники сегодняшнего обеда вынужденно станут гостями князя до окончательного разъяснения обстоятельств.

— Что? — вздрогнул Кубацкий, погруженный в какие-то свои мысли. — Да, черт возьми, об этом я не подумал… Экая досада, послезавтра я должен был уехать в Москву! А вы-то что думаете по этому поводу?

— Что я могу думать! — мрачно сказал я. — Варианта, увы, всего два. Первый — Анну убил кто-то пришлый, в надежде на поживу, хотя едва ли — взять у Шмиля, по-моему, нечего, да и следы ограбления либо поисков ценностей отсутствуют…

— А второй? — несколько нервно спросил Вадим Викентьевич, с вызовом глядя на меня.

— Не сомневаюсь, что о втором вы и сами догадываетесь, — в тон ему ответил я, тоже глядя в его сузившиеся глаза. — Это сделал кто-то из нас!

— Боже! — вскрикнула Авдотья Михайловна, прижав к себе Дашу. — Павел, что вы говорите! Вы же не хотели сказать, что несчастную Анну убил Вадим Викентьевич либо…

— Именно это Павел Владимирович и хотел сказать, — выпуская струйку дыма в сторону, перебил ее Кубацкий. — Либо я, либо он, либо любой другой из числа сегодняшних гостей — и в этом я полностью согласен с ним!

Вышедшие из дверей князь, отец Ксенофонт, Скальцов и бессильно, с поникшей головой, волочащий ноги Шмиль прервали фразу Кубацкого.

— Господа! — взволнованно произнес Аркадий Матвеевич, взяв протянутые руки супруги в свои. — Я полагаю, нам необходимо вернуться в залу и обсудить создавшееся положение. Кроме того, Артемий Иванович нуждается в отдыхе — голубка, позаботься, пожалуйста, о нем, — обратился он к Авдотье Михайловне, лишь безмолвно кивнувшей ему.

— Закройте флигель на ключ, — с неожиданной для него резкостью распорядился Скальцов. — До приезда следователя все должно быть в том же виде, в каком мы застали покойную.

— Он прав, — подтвердил Кубацкий. — Артемий Иванович, дайте, пожалуйста, ключ.

Шмиль растерянно зашарил по карманам и выудил старинный огромный ключ, из тех, какими раньше, верно, закрывались окованные железом тяжелые крепостные двери. Кубацкий запер флигель и спрятал ключ в сюртук.

— Позвольте! — не вытерпел я, наблюдая за самоуверенными действиями этого dandy. — Насколько я понимаю, вы покидали залу во время обеда!

— Вы тоже. Ну и что с того? — раздраженно молвил Кубацкий.

— А то, Вадим Викентьевич, что, с точки зрения юриспруденции, вы находитесь в числе подозреваемых и не можете владеть ключом, ибо не исключено, что, тайно воспользовавшись им, попробуете уничтожить какие-либо следы преступления, ежели они там имеются. На тех же основаниях ключ нельзя доверить мне, отцу Ксенофонту и господину Скальцову. Логичнее всего отдать его кому-либо из хозяев или Артемию Ивановичу, но, принимая во внимание состояние последнего, предлагаю вручить его Авдотье Михайловне.

— Разумно, — немного поразмыслив, согласился Кубацкий, протягивая ключ княгине.

Вернувшись в залу, все заняли прежние места, за исключением Авдотьи Михайловны, ушедшей распорядиться насчет отдельной комнаты для Шмиля, и самого обезумевшего от горя родителя. Одежда наша изрядно промокла, и князь велел натопить камин. Молчание царило среди позабытых тарелок и графинов, странно даже было вспомнить, что еще пару часов назад мы вяло спорили о каких-то глупостях и внимали звукам фортепьяно, не зная, что чья-то злодейская рука уже заносит роковой кинжал над самой, может быть, недостойной такой участи обитательницей Медынского. Что до меня, то, если бы, например, зарезали г-на Скальцова, я едва ли был бы так же впечатлен сим событием.

— Надо как-то сообщить в полицию, — убитым голосом нарушил тишину Аркадий Матвеевич. — Нельзя покойницу держать там, пока непогода не прекратится…

— Исключено, — сказал, закурив Кубацкий, уже больше не выходя из залы. — От дороги ничего не осталось, экипаж завязнет уже в версте отсюда, до города же, сами знаете, сорок верст, до станции — двадцать. Даже если дождь и кончится, мы на несколько дней обречены гостить у вас, дорогой Аркадий Михайлович!

— Но что же делать, господа? — совсем растерялся Кашин. — Получается, что мы должны жить вместе с убийцей под одной крышей, будучи не в состоянии что-либо предпринять?

— Папа, я боюсь! — всхлипнула Даша, стуча зубами о стекло стакана с морсом, которым тщетно пыталась запить какую-то микстуру.

— Собственно, мы могли бы попытаться восстановить события своими силами, — предложил я, оглядывая сидящих, — но, поскольку один из нас явно будет лгать, едва ли мы докопаемся до истины.

— Да отчего ж вы так убеждены, что убил кто-то из нас? — уже прежним голосом пропел, причмокнув, Скальдов. — Есть еще прислуга, на территорию усадьбы теоретически мог проникнуть кто угодно — да мало ли кто!

— Я, господа, тоже склонился бы к точке зрения господина Скальцова, — кивнул я, ожидая подобного, — тем более что оно нам всем было бы и проще, и выгоднее. Да, видите ли, какая петрушка: знаю я немного более, чем вы, а потому вынужден придерживаться своей версии.

— Что вы имеете в виду, сын мой? — нахмурился отец Ксенофонт.

— Я имею в виду последние слова покойной, которые она успела прошептать мне за несколько секунд до смерти, — отчеканил я, наслаждаясь произведенным эффектом.

— И что же она вам сказала? — побледнев, спросил Кубацкий, резким движением давя папиросу в тарелке.

— Эти слова я могу сообщить только следователю, — я с улыбкой покачал головой, отмечая дернувшуюся щеку Скальцова, сузившиеся до размеров булавочной головки зрачки Кубацкого и тяжелый немигающий взгляд отца Ксенофонта. Господи, что за страсти кипели вокруг этой дикой красавицы! Неужели все трое могут быть как-то причастны к ее убийству?

— Глупости! — встряхнувшись, решительно отмахнулся Кубацкий. — Вы блефуете, милейший Павел Владимирович, и я вам просто не верю.

— Отчего же? — осторожно поинтересовался я. — Уж не оттого ли, что вам крайне выгодно было бы молчание покойницы?

— Вы забываетесь, сударь! — ледяным голосом молвил Вадим Викентьевич. — Что до покойной, то я даже не имел чести быть с нею знакомым, и это может подтвердить кто угодно, хотя бы ее отец. Вы же, как мне кажется, просто хотите казаться интересным, а для того и придумали всю эту историю с якобы имевшей место предсмертной исповедью бедной девушки…