Светлана Шиловская - Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

— Вполне вероятно! — с потрясающим хладнокровием согласился Кубацкий. — Но, к счастью, это уже не важно!

— А если я выстрелю в воздух или выстрелом оторву Скальцову ухо? — поинтересовался я.

— Эта задачка не имеет однозначных решений… Скажу одно — при таком исходе вы еще не скоро вернетесь в Петербург! — хрустнув косточками, потянулся Кубацкий. — Так что — думайте! Все в ваших руках! — И, развернувшись, направился в дом.

— …или в руках провидения! — бросил я ему в спину, отчетливо осознавая его правоту.

В усадьбе Кашиных тем временем творился жуткий переполох: обе дамы наперебой уговаривали разнервничавшегося и совсем павшего духом Сергея Диомидовича принести мне еще раз свои извинения и покончить дело миром, а Аркадий Матвеевич, которого Скальцов попросил стать его секундантом, суетливо кричал на старика Василия, совсем запамятовавшего, куда подевались пистолеты князя. Сам виновник этой суеты, осунувшись и как-то сразу постарев, безвольно сидел в кресле, где еще недавно кушал свои яишенки Юрлов, и безучастно слушал то бестолковые женские скороговорки, то наставления Кашина относительно дуэльных правил и искусства стрельбы. Едва ли он надеялся убить меня — как человек, несмотря ни на что, разумный, он, вероятнее всего, понимал, что здесь возможен лишь один исход и, увы, не в его пользу! Бог знает, что творилось в душе этого человека, всю жизнь проведшего в моральной и духовной нечистоте и проповедавшего только разврат и себялюбие! Могу предположить только, что едва ли его глодали мысли о раскаянии — к чему-к чему, а к этому он вряд ли был способен…

Уже спустя полчаса, оставив женскую половину обитателей Медынского на попечение Артемия Ивановича, мы вышли в чисто поле за ворота усадьбы, чтобы, наконец, поставить жирную точку в наших со Скальцовым взаимоотношениях. Недавний дождь столь обильно оросил почву и зеленую еще траву, что ноги наши по колено немедленно вымокли. Солнце, словно бы в насмешку, сияло столь ярко, что все происходящее казалось комедией перед величием и торжеством природы, одержавшей, наконец, верх над ненастьем и беспросветностью. Отмерив от воткнутой в землю сабли положенное количество шагов в обе стороны, Кубацкий закурил из своего портсигара, верно, изъятого у покойного Юрлова, и, чему-то радуясь, провозгласил:

— Господа, в последний раз предлагаю вам примириться! — хотя на самом деле от него до этого не исходило ни единого предложения на эту тему.

— Прошу вас не тратить понапрасну время! — я решился вступить на зыбкую стезю, любезно рекомендованную мне острым умом Вадима Викентьевича.

— Если Павлу Владимировичу будет угодно… я готов… — промямлил Скальцов, с какой-то животной жалостью поглядывая на меня и остальных, словно от них что-то могло еще зависеть. Краем глаза я заметил брезгливую гримасу, пробежавшую по лицу Кубацкого.

— Павел Владимирович, я умоляю вас — прислушайтесь к голосу разума! — прогудел отец Ксенофонт. — Стоит ли кровью умножать другую кровь? Довольно же…

— Именно только голосу разума я и внемлю, безжалостно отвечал я, видя, как бледнеет Сергей Диомидович, как жизнь уже заранее покидает еще недавно полнокровное лицо этого вечного холерика.

— Отец Ксенофонт, Аркадий Матвеевич, Вадим Викентьевич, я не желаю, я не хочу!.. — с неожиданной для него робостью как-то по-детски залепетал Скальцов. — Павел Владимирович, право же…

— Ну, хватит уже соплей! — решительно вступил Кубацкий, протягивая нам обоим пистолеты. — Не будьте нюней, Сергей Диомидович, надобно отвечать за свои проступки. Что вы, ей-богу, как размазня!

Слова эти, словно оплеуха, подхлестнули Скальцова: вздрогнув, он выпрямился, неверной рукою взял оружие и, перестав скулить, дошел до отметины, с которой должен был либо убить меня, либо стать убитым самому.

Встав на своем месте, я посмотрел в ярко-синее небо и на всякий случай произнес единственную короткую молитву, пришедшую мне на память. Не то чтобы я опасался меткости бывшего судейского, наверняка, никогда не державшего в руках пистолета, но не брать в расчет роль случая, волею которого даже самые меткие стрелки иной раз оказываются поверженными от рук совсем никчемных дуэлянтов, я не мог! Мне припомнилась история с прапорщиком Шмидтом: будучи оскорбленным своим более зрелым и опытным однополчанином, к тому же — отчаянным бретером, много раз стоявшим у барьера, ссылавшимся за то на Кавказ и, тем не менее, ни разу не задумывавшимся — стреляться или не стреляться, Шмидт от волнения (как же, первая в жизни дуэль!), почти не целясь, выстрелом снес тому полчерепа. Надо было видеть изумленное лицо убитого — на нем, казалось, кровью было начертано: «Ну, брат, не ожидал!» Подобных курьезов я мог бы припомнить не менее чем с полдюжины — сами понимаете, в такой момент это не прибавляло мне оптимизма!

Скальцов, нерешительно подняв оружие, нацелил ствол прямо мне в лицо и, пытаясь сосредоточиться, растопырил пальцы отведенной в сторону левой руки — при иных обстоятельствах я бы, наверное, прыснул со смеху, наблюдая за его комичной фигурой! По левую сторону от меня замер, поднеся щепоть ко лбу, отец Ксенофонт, застыл Аркадий Матвеевич, и только Кубацкий с невозмутимою усмешкой наблюдал за происходящим, выжидая исхода дела. Ну же, скорее!

Пушечные удары колотящегося сердца, верно, приглушили звук выстрела, потому что я сперва так и не понял, отчего мою шею ожгла жгучая боль. Лишь увидя дымок, рассеивающийся от дула пистолета Скальцова, я сообразил, что жив и уже пришло время заканчивать затянувшийся кровавый спектакль. Не глядя в лицо Сергея Диомидовича, я вскинул руку и почти сразу выстрелил. Скальцов, дернувшись от попавшей ему прямо в сердце пули, еще некоторое время стоял неподвижно, а затем кулем повалился в мокрую траву, закончив свой бесславный жизненный путь.

— Мертв! — хладнокровно отчеканил Кубацкий, с заметным отвращением попытавшись найти на его шее пульс.

Со времени моего возвращения в Петербург прошло уж более полугода. В столицу незаметно пришла весна, потихоньку растапливая неверным своим светом невский лед и вселяя в души горожан радостное предвкушение тепла и ухода суровой северной зимы. Несмотря на все еще идущий Великий пост, в ресторациях и иных веселых заведениях рекою полилось шампанское, дамы оживили все еще теплые гардеробы яркими деталями, старушки на площадях и у торговых рядов наперебой предлагали купить подснежники — одним словом, ликование природы передавалось всем обитателям Северной Венеции, не исключая и вашего покорного слугу.

Не стану утомлять вас излишними перипетиями развязки кровавых событий в Медынском — скажу только, что все завершилось именно так, как предсказывал Кубацкий. После дуэли все мужчины, собравшись в кабинете Аркадия Матвеевича, почти не глядя друг другу в глаза, порешили, что, без всякого сомнения, убийцей был Сергей Диомидович Скальцов, в доказательство чего Вадим Викентьевич поведал несколько историй из жизни погибшего судейского чиновника, которые повергли всех присутствующих в состояние крайнего негодования. Исключение составил лишь отец Ксенофонт, окончательно решивший встать на путь покаяния и искупления содеянного, а потому поначалу упершийся в одном: рано, мол, делать скоропалительные выводы, необходимо-де дождаться приезда полиции!