Роман Романцев - Родимое пятно. Частный случай

Людмиле неудобно на жестком, узком сиденье и в то же время весело: впервые она едет в милицейском «козлике» с решетчатыми окнами. Ловили такси, чтобы ехать в загс, а Огородников вдруг: вон, ребята знакомые, заодно подвезут… Эх, Огородников, все-то у тебя будто не само по себе, а как бы заодно с кем-то, с чем-то, вроде сам и жить не умеешь; я тебя люблю — без меня же ты жить не научишься!..

Подали заявление, вернулись домой. Маргарита, как договаривались, привела Костика из школы — он отучился первые три дня в жизни, теперь выходной. Вечером у Огородниковых знакомство с невестой, помолвка. А пока Ритка весело рассказывала, как она убеждала директора, что ей действительно понадобился срочный отъезд из-за внезапной любви. «Девушка с математическим уклоном», — вздохнул директор и простил. Они рассмеялись, и на смех пришел Огородников:

— Девчат, извините, пожалуйста. Но если речь о Лебедеве, то дайте и мне послушать.

— Ревнуешь? Но мы тебя тоже любим! — воскликнула Маргарита.

Людмила улыбнулась:

— Мы любим всех… членов нашей ячейки, включая кота Шерифа.

Затем Маргарита запросто поведала, что Лебедев дал ей от ворот поворот, говорил, что собирается жениться, ну а она, как полагается, влюбилась еще больше, хотя он тюфяк тюфяком, довольно примитивный, без абстрактно главной идеи; он, кстати, слегка прибаливал, у него на лбу и на щеке болячка, Ритка готовила, наводила кое-какой порядок, он же целыми днями валялся на диване, иногда смотрел видео или телик; на пляж Ритка ходила одна, а в доме больше никого.

— А на ком он женится? Не упоминалось? — спросил вдруг Огородников.

— Я думаю, на какой-нибудь девушке или молодой женщине, — ответила Маргарита с полной серьезностью.

— Огородников! Ты прямо как бабка на скамейке! — вскричала Людмила. — Мы с тобой уже все решили! А его нету, понимаешь, просто нету! Он для меня ноль!

— Человек не может быть нолем, у него всегда есть мысли, идеи, интересы…

— Да какие у Лебедева интересы! Он же примитив! Одно время пожирал дешевые детективы, потом полез в историю…

— Ага, это что-то новенькое, а говоришь примитив.

— Собственно, не в историю, а увлекся различными историческими авантюристами и проходимцами, даже меня забивал подробностями про них, и откуда только брал… Совершенно не признавал борьбы классов и говорил, что раз в нашем обществе классов уже нет, то этот вопрос нам совсем не нужен.

— Итак, его интересовали авантюристы… А к деньгам как он относился?

— Нельзя сказать, что любил, но недостатка в деньгах у нас никогда не было. А, вот еще — он продавал копии «Девятого Бала» — очень дешево, их много было.

— Он и живописи касался!.. Кстати, Люда, а почему бы тебе не вернуться в аспирантуру? Распишемся, обживемся — и вперед, дерзай, историк!

— Нет, я не хочу играть роль умкой женщины, когда полным-полно забот о муже и о детях.

У Огородниковых их ждали, Брат Анатолий взглянул на Людмилу так дружелюбно, что ей сразу полегчало. Матушка суетилась на кухне; Людмила бросилась помогать, но ей, как невесте, не позволила жена Анатолия. Людмила видела: мать переживала за сына, который берет жену с ребенком. И хотелось сказать: «Ваш — наш! — Геннадий такой уж человек, что Костик не станет ему обузой; будь я одна — так иногда кажется, — он бы не предложил законный брак. А жена брата мужа — как это, свояченица?..» На кухню пришла беспардонная Ритка и объявила:

— Вот место, где живет хозяин.

Людмила с укором посмотрела на нее.

— А что? — не унималась та. — Спит он в проходной комнате, а там ведь не проживешь.

— Анна Васильевна, пожалуйста, не обращайте внимания на мою подругу, просто она математик, — сказала Людмила.

— Я людям не судья. Сами взрослые, ваша и жизнь, — сказала Анна Васильевна.

За столом все старались, чтобы было подружней, подомашней, но Людмила только больше смущалась — из-за Огородникова, его явно что-то тяготит последнее время, и из-за Ритки, которая держится слишком шумно, бесцеремонно, и вдобавок к ней липнут Костька и лупоглазенькая, льноволосекькая Наташа, дочка Анатолия и… и жены брата жениха.

— Людмила, а помнишь, я говорила, — ляпнула вдруг Маргарита, — что у Костьки способности к математике? Так вот: что-то они испарились; туповатый он стал, концентрироваться разучился, явно сдал. Это, наверное, на югах батюшка его подпортил.

— Ребенок как ребенок, — сухо отвечала Людмила, пытаясь тоном осадить Ритку и пугаясь, что теперь вроде бы надо объяснять «про батюшку».

— Я могу спорить, что он стал туповат! — горячилась Маргарита: — Ну-ка, ребятки, что вы там калякаете?

— Мы рисуем, — не отрываясь, отвечал Костик. — Я — море, а она — человечков.

— Надо говорить не «она», а «Наташа», — одернула сына Людмила.

Между тем Геннадий Акимович размышлял, что «художник» наверняка подпаивал малыша либо снотворным, либо еще чем, чтобы отключить сознание и память, — этим и объясняется потеря математических способностей Костьки, если, конечно, это все не придумано Маргаритой. Впрочем, она специалист… Да, но домыслы специалистов еще обманчивее, солидная теоретическая база больше впечатляет… «Браво! — воскликнула вдруг Маргарита, демонстрируя Костькин листок. — Гениальный рисунок! Изображено все побережье, дорога кругами, море-солнце и даже дождик и автомат с газировкой! Прекрасная, концентрированная абстракция! Способности возродились, ура!» Костька тоже закричал «Ура!», а заодно перекувырнулся на диване и получил за это шлепок, — Людмила сердилась и на него — стал центром разговора; и на Огородникова — насупился, примолк на весь вечер; и на себя — не умеет сразу понравиться свекрови.

Братья курили на кухне.

— Что-то не слишком ты весел на своем первом семейном празднике? — поддел Геннадия Анатолий.

— Скажи ты, прокурор, имею ли я право фактически допрашивать ребенка? — спросил тогда Геннадий. — Я же просто подавлю его личностью и навяжу ему ту информацию, которая мне нужна для моей версии!

— Версии приходят и уходят, остаются протоколы. Ты можешь ошибаться в чувствах и исправлять ошибки, но если ты ошибешься в доказательствах — это твой профессиональный провал, — гладкоречиво сказал брат, невольно подчеркнув превосходство своего очного.

Поздно ночью Геннадий Акимович выпросил у Людмилы «полистать» ее старые аспирантские записи — «те, что читал твой дорогой». Там среди прочих выводов крупным шрифтом писалось, что личность своей деятельностью и социальной направленностью всегда выполняет лишь роль носителя-проводника противоречивых общественных процессов, то есть борьбы классов. «…История дает множество примеров и доказательств того, что социальный эгоизм личности — даже в самых индивидуальных и преступных своих проявлениях, — есть конкретная форма борьбы антагонистических классов. В обществе бесклассовом социальный эгоизм имеет характер саморегуляции общества, способствует разрешению неантагонистических противоречий. Социальный эгоизм и формы его проявления взаимосвязаны с индивидуальными качествами субъекта — чем он ярче и организованнее, тем существеннее его роль в объективных общественных процессах независимо от того, на каком полюсе противоречия выступает субъект, положительном или отрицательном…»