Михаил Попов - «Нехороший» дедушка

Все поддержали гениальное решение поэта: пятьдесят на пятьдесят. Даже Майка похвалила — она-то знала толк в цифровых родственных раскладах.

Евгений Иванович согласился с предложением громадного друга. В основном потому, что ему было все равно. Он все пытался свернуть разговор на другую тему. Вы, родные, рано радуетесь. Готовьтесь, все еще впереди. Это была предварительная, пробная волна Справедливости. Будет еще главная. А за ней придет Всепобеждающая Любовь. Вот тогда и посмотрите, вот тогда и будет всем по-настоящему весело.

— А за Всепобеждающей Любовью что? — смеялись они, испытывая облегчение, оттого что конфликт вокруг отцов, детей и внуков разрешился.

— А там уж откроется и Абсолютная Истина, — шептал одними губами больной.

Но Евгения Ивановича, говорившего слабым, еле слышным голосом, уже не слушали. Начали прощаться. Больной смолк, отчаявшись что-то втолковать собеседникам. Ему пожали руку, поцеловали, и громко балагурящая делегация удалилась в сторону главного корпуса.

Минут через десять в беседку заглянул человек в таком же халате, как и у Евгения Ивановича. Они поприветствовали друг друга как старые знакомые. Гость сел рядом, прислонился к одной из опор, поддерживающих крышу беседки, удлиненным бритым черепом и, помедлив некоторое время, сказал:

— Тебя скоро выпишут. Модест говорил.

Евгений Иванович только вздохнул в ответ.

— Что, трудный был разговор? — спросил молодой человек.

— Ничего не хотят слушать, кроме сказок про загробную жизнь. Я уж им такого навыдумывал! Про семь смертей и что меня «оттуда» вызвали спириты: «Дух Евгения Ивановича, придите к нам!» Откровенно дурачился, а они что-то обсуждают…

— А ты правда ничего не видел?

Евгений Иванович закрыл глаза:

— Что можно было разглядеть, все равно толком не расскажешь. Для этого человеческих слов нет. Отчетливо видел только мешок, второй окровавленный мешок. Но это… как бы сказать… слишком личное. Частное. Меня другое убивает: «они» — и генерал, и Петрович, и Модест — не понимают, что «это» был только первый приступ Справедливости. Будет и посильней. А потом явится Красота Спасающая, но ее, судя по всему, никто не увидит, как не почувствовали Справедливость. А в конце концов нас всех ждет абсолютная Истина. Как говорила моя мама — Бог любит Троицу.

— Вот это будет да!.. — прошептал юноша с удлиненным черепом. Он словам Евгения Ивановича верил совершенно.

Когда гости, попрощавшись с милейшим Модестом Михайловичем, забирались в роскошный новый «лексус» генерала, Пятиплахову позвонили. Он выслушал доклад и сказал громко:

— Тьфу ты, черт!

— В чем дело? — поинтересовался Петрович.

— Понимаешь, сбежал, — сказал генерал, усаживаясь рядом с водителем.

— Кто? — спросили одновременно Петрович и Лолита.

— Да псих какой-то, в черном балахоне ходит по подземным переходам. Набрасывается на музыкантов, на скрипачей в основном почему-то.

— Опять начал? — подпрыгнула на заднем сиденье Майка.

Генерал усмехнулся и пояснил:

— Достал уж всех этот балахонный, болтает то ли по-испански, то ли вообще неизвестно на каком языке. Эмвэдэшники, как мы считали, врут нам, что он всякий раз сбегает из камеры, когда они его задерживают после драки со скрипачами. Мы решили сами за это взяться. Теперь этот чертов монах ушел из внутренней тюрьмы ФСБ. И никаких следов. Никаких! Интересный персонаж, очень. Впрочем, дорогие мои, все это государственная тайна. Так что попрошу…

Некоторое время ехали молча. Потом вдруг Майка сказала:

— А Вивальди был аббат.