Ирина Горбачева - Москва-Ростов-Варшава

И люди, как протрезвели. Притихли, руками разводят, мол, хотели как лучше. Говорят, что недавно ребёнка на Западном посёлке украли. Сразу и не поймёшь кто кому родственник. Озлобили народ, сволочи.

Пара с внуком, конечно, никакого мяса не стали дожидаться. Повернулись и пошли, женщина вся в слезах. Мужчина платочком глаза вытирает. Они шли, а я на их спины осунувшиеся смотрела и тоже плакала. И многие женщины заплакали. Правителей наших ругать стали. Знаешь, Ника, что-то ушло с этими переменами в стране, что-то все мы потеряли, или теряем. До сих пор сердце болит. Говорят, знаешь, что в Баку, в Сумгаите было? Ника, что делается? В очереди пока постоишь, такого наслушаешься! Вот Лионеллочка наша где-то. Что с ней, как она?

– Да, мамуль, тяжело всё это. Ладно, ты успокойся. Выпей валерьянки. Я спросить тебя хотела кое о чём. Сейчас приду в себя после твоего рассказа и перезвоню.

А мне и, правда, стало не по себе. Неожиданно появились слёзы. Обидно до боли в сердце, не знаю только за кого. За себя, за пропавшую сестру, за эту смешанную несчастную семью? А может за свой двор, где родилась, школу, где училась, страну, где живу? Смута какая-то в нашем дорогом государстве. Что в «верхах», что у нас в «низах». Я вышла на балкон, облокотилась на перила, вдыхая теплый весенний воздух. Наш двор. Двором это назвать нельзя, рабочий посёлок, вокруг живут заводские трудяги. И кто только и какой национальности не живёт в этих домах. А в нашем доме? А во дворе на нашей Линии, где я родилась?

Наш чудный двор. А люди в нём? Видно они так сплотились в жизненных трудностях во время войны, да и после неё, что жили можно сказать, одной семьёй. А сколько семей было в нашем дворе? Шестнадцать – семнадцать? А сколько национальностей: русские, поляки, татары, евреи, греки, украинцы, цыгане. И нам было совершено всё равно, кто из нас кто. И в школе никогда вопрос о национальности не вставал, хотя наш класс тоже был многонациональным.

Грустные размышления прервал телефонный звонок.

– Ты как, Никуся, успокоилась? – спросила мама, – о чём ты хотела меня спросить?

– Да, немного успокоилась. Спросить? Да! Глеб сегодня придёт, надо его чем-то кормить. Ты же знаешь, я мясо готовить не умею, тем более из такого, там же одни жилы.

– Это не жилы, это брюшина. Хорошо ещё нам брюшина досталась и кило костей в придачу. Без костей не продают никакое мясо, я оставила их себе на первое, хотя они такие голые, словно собаками обглоданы. Ты не переживай. У тебя чеснок, зелень есть?

– Да это всё, как всегда имеется.

Мама всегда до мельчайших подробностей рассказывает, как приготовить то, или иное блюдо. Она убеждена – хорошо приготовленный обед способствует к принятию у мужчин ответственных решений. Вкусно накормленный мужчина смотрит на женщину подарившую радость его желудку другими глазами. Недаром из уст в уста, из века в век передаётся первый закон семейного счастья – любовь мужчины пролегает через его желудок. Она всегда отчитывает меня за моё пренебрежение к кулинарной науке. Хотя я готовлю, следуя её советам, но почему-то всё получается по-другому. С этим фактом она никак не может примириться, как и с тем, что и сытый Глеб всё ещё не желает участвовать в дискуссиях по поводу нашей дальнейшей жизни.

– Проверь готовность, проткни шпажкой или отрежь маленький кусочек. Мясо мягкое? Доведи до готовности? И вообще, когда же вы с Глебом распишетесь?

– Мам, опять села на своего конька? Сейчас мне и не до свадьбы и даже не до Глеба.

– Значит это не любовь. Любили бы – давно расписались. Ох, молодёжь!

– О, нравы… Грибоедов, «Горе от ума»! Всё мамуль, спасибо за науку, некогда.

А мама права. Что-то затянулась наша любовная история. Периодически Глеб предлагал мне руку и сердце, но после моих постоянных отказов, как-то постепенно всё сошло на нет. Вскоре мы привыкли к таким отношениям. Может это и не любовь совсем?

– Не делай того, в чём сомневаешься, – говорит папа.

Но, мне кажется, что не сомнения в Глебе сдерживают меня от решительного шага в наших отношениях, я ничуть не сомневаюсь в нём, как в личности. Может, я жду от него более решительных шагов, более ярких проявлений его любви ко мне? А пока у нас с Глебом всё обыкновенно. Пришёл, поели, поговорили, поспали, ушёл. Но я уверенна, в том, что с годами, часть этих глаголов постепенно будет удаляться из нашего тихого болота, пока не останется последний – ушёл.

А с другой стороны, если бы Глеб был более настойчив в планах женитьбы то, скорее всего, я бы не устояла.

– Жизнь покажет! – оптимистически закончив свои рассуждения на эту тему, я принялась за приготовление обеда.

Мои вкусные рулеты не успели остыть. Пришёл Глеб.

– Соскучился? Мой руки и за стол, – слегка увертываясь от его объятий, я помогла снять ему куртку.

– Конечно, скоро встречи наши будут исключительно в аэропорту, – бурчал он, увлечённо и со смаком поедая румяные кружочки рулета с пышным картофельным пюре.

– Что за услуги? Ты хорошо подумала? – спросил Глеб, удобно устроившись на диване и изучая второй экземпляр расписки данный мне Марком Анатольевичем, – значит, туда ты везёшь за десять процентов, а назад доставляешь груз бесплатно?

– То есть? – удивилась я.

– Ника, когда я научу тебя внимательно читать то, под чем расписываешься? Времена, когда всё делалось на доверии прошли. Всё! Сейчас надо каждую букву проверять, каждую цифру просчитывать! А потом, где гарантия, что они в телевизоры не накидают всякой лабуды?

– Чего? Как накидают? Телевизоры под заводской пломбой. Документы на гарантию.

– Не смеши меня, наивный человек!

– Господи, подумаешь, телевизор отвезти. Все по сто штук возят и ничего. И никакой лабуды. Глеб, мне по любому надо отдавать деньги. Ты же видишь, какое сейчас положение? Денег нет ни у родителей, ни у меня. Не сердись, я узнаю насчёт оплаты обратного груза. Я поговорю, хватит меня ругать, давай спать завтра опять рано убежишь.

Вот такая любовь. И так почти не видимся ещё и на ночь повздорили. Но ничего. Лёля наша любвеобильная была и что? Что значит была? Какой ужас я себе позволяю! Не смей даже думать так, – командовала я себе, лёжа в кровати, – всё спать, спать, спать.

Выспаться и в полном объёме насладиться ночью любви нам не дали. В третьем часу ночи Глеба срочно вызвали на службу. Не спит город, ворочается беспокойно по ночам, впрочем, как и я.

Моя борьба с бессонницей продлилась до рассвета. Встала я измученная и совсем без настроения. Кофе не получился такой, как я люблю, с пенкой, поэтому сразу был отправлен в раковину. Раздражение нарастало. Всё! День явно испорчен. Окинув взглядом кухню, я увидела потеки вокруг раковины, пятна на линолеуме. Вчера я этого не замечала. Плафон надо помыть. Понятно. Видеть необходимость в уборке квартиры это второй признак моего плохого настроения после испорченного кофе.