Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]

Вызов не по форме — то, что вертухай не сказал свое сакраментальное: «На выход!» — так ошеломил Кобрика, что — он не сразу поднялся, ноги стали ватными и такими потными, будто в ширинку воды налили.

— Не дрейфь! — подбодрил Кобрика Григорьев. — Держись! И помни, что я тебе говорил.

Кобрик с трудом оторвал пятую точку от скамьи и пошел к выходу из камеры. Каждый шаг давался с трудом. Выбора у него не было: либо солгать и уйти после обеда из ставшей ненавистной тюрьмы, либо сказать правду и остаться в тюрьме на долгие месяцы.

«Знаю ли я истину? — думал Кобрик, шагая коридором к следователю. — Могло мне показаться или нет?.. Могло, несомненно!.. И Поворов мог так же ударить, как и Телок… Или как… любой из дравшихся…»

Следователь, когда Кобрик вошел в кабинет, встал со стула и пошел к нему навстречу. С протянутой для приветствия рукой и улыбаясь.

Это был следователь новой формации.

— Заходите, присаживайтесь! — он крепко, по-мужски, пожал руку Кобрика. — Жаль, что наше знакомство состоялось в столь неподходящем месте и в столь неподходящее время.

Ошеломленный такой встречей Кобрик уже был готов рассказать все, что было на самом деле, когда одна ясная мысль обожгла сознание похуже, чем кипяток обжигает тело: «Он после каждого допроса пойдет домой, в театр, в кино, к любовнице. А я каждый раз буду возвращаться в камеру, есть баланду, которую еще и не пробовал, не знаю даже, что это такое, бояться сокамерников, любому может прийти в голову мысль избить меня, а то и опустить, как Поворова… И все это ради чего? Чтобы сбылась моя надежда и меня оправдали в том, чего я не совершал? Ради чего? И что останется от меня тогда?»

И он решил держаться версии, принятой единогласно всей камерой, за исключением, естественно, Поворова.

— Расскажите, пожалуйста, все, что вы видели! — предложил любезно следователь.

— Я в драке не участвовал! — открестился Кобрик. — Хрусталев налетел на Григорьева, что они там не поделили, не могу вспомнить, не обратил внимания. Остальные бросились их разнимать, конечно, кроме Кузина и Поворова.

— Вы хотите сказать, что Поворов не участвовал в драке? — удивился следователь.

— Он внезапно завопил: «Убью!» И бросился на Хрусталева. Это случилось так быстро, что никто не мог ему помешать, остановить или задержать…

Кобрик замолчал. Ему стало вдруг стыдно.

«Боже мой! — подумал он. — Как я легко, оказывается, могу лгать!»

— Скажите мне честно! — спрашивал следователь. — Вы лично видели, как Поворов ударил Хрусталева?

— Лично видел! — Кобрик даже не покраснел. — Как вас вижу, так же ясно. Он и бросился на него с этой целью. Даже вы, наверное, не сможете сказать, что с криком «убью» да с ножом в руке бросаются, чтобы почистить яблоко…

— Да уж! — согласился с ним следователь.

— Думаю, что земля вздохнула с облегчением, когда Хрусталев перестал ходить по ней! — добавил Кобрик.

— Как служитель закона, я не могу согласиться с вами, — запротестовал следователь. — Это чисто человеческая позиция. Закон говорит о другом. Закон не говорит о виновности или невиновности человека. Закон рассматривает доказательства его виновности или невиновности. А до тех пор, пока нет доказательств виновности, человек невиновен.

— А что служит доказательствами? — наивно спросил Кобрик.

— Ваши показания уже есть свидетельство виновности Поворова, подкрепленное доказательствами других ваших сокамерников, плюс вещественные доказательства типа скальпеля или как его там…

Кобрику стало не по себе.

— Его расстреляют? — спросил он, проклиная себя за слабость.

— Вряд ли! У меня есть сведения, что Хрусталев изнасиловал Поворова. Это — смягчающее вину обстоятельство.

— Я только что хотел вам об этом сказать! — повинился Кобрик. — Поворов смыл позор кровью.

— Тюрьма вам явно на пользу не пошла! — засмеялся следователь. — Вы уже оперируете уголовной терминологией. Вам это не к лицу.

— А кому тюрьма на пользу? — спросил Кобрик. — Разве есть такие?

— Представьте себе: есть такие, кому только тюрьма служит препятствием, чтобы совершить преступление. Они готовы, но боятся тюрьмы. И одним преступлением меньше на свете. Всему обществу легче.

— А те, кто здесь, разве не боялись? — не поверил Кобрик.

— Сейчас многие из тех, кто здесь, не боятся ни Бога, ни черта, не только тюрьмы… Подпишите свои показания, пожалуйста. Вот, здесь и здесь… Благодарю!

Он незаметно нажал на кнопку звонка вызова, и сразу же явился конвойный.

Кобрик вежливо попрощался и пошел обратной дорогой в камеру двести шесть. Ждать обеда, после которого было обещано его долгожданное освобождение.

Адвокат не обманул Кобрика. Его освободили даже раньше, до обеда. Очевидно, кормить его баландой побоялись, расскажет где — хлопот не оберешься. А на приличный обед лимит был исчерпан.

В камере чувствовалось какое-то напряжение, которого Кобрик не ощущал до убийства Хрусталева.

Все чего-то боялись.

Одного за другим вертухай дергал на допрос к следователю. Но он мог ограничиться одним Кобриком, настолько показания были похожи друг на друга.

Очевидно, всем было так же стыдно, как и Кобрику, потому что после возвращения каждый замыкался в себе и молчал.

Постепенно в камере установилась такая мертвая тишина, что когда прогремел мощный голос вертухая: «Кобрик, Григорьев, на выход с вещами!» — он был воспринят, как звук трубы ангела-избавителя.

Прощание было недолгим и почти молчаливым. Один Кузин сказал вроде Григорьеву, а может, просто так, в пустоту:

— Теперь мы все повязаны ложью!

На что Григорьев насмешливо ответил:

— Вся страна повязана!

И они покинули камеру вдвоем.

Кобрик был уверен на сто процентов, что Григорьева дернули на суд, на «правиловку».

К его огромному удивлению, Григорьеву также были выданы все его личные вещи, деньги, и старшина проводил их обоих через тюремный двор на контрольно-пропускной пункт, где пожал каждому руки и пожелал всего хорошего, а главное, больше здесь не встречаться.

Оказавшись за воротами тюрьмы, Кобрик первым делом увидел стоявшую машину будущего тестя, за рулем которой сидела его жена-невеста.

— Прощай, Григорьев! — протянул руку Кобрик. — Запиши телефон, может, найдешь время, позвонишь? Рад буду тебя увидеть.

Григорьев его руку взял, но сказал совсем не то, что надеялся услышать Кобрик:

— Гони, кент, ксиву, что передал тебе Хруст!

Кобрик широко раскрыл глаза, так его поразил Григорьев.

— Откуда знаешь?

— Это не важно! — ответил Григорьев. — Знаю, и все тут! Тебе лезть в это логово не имеет никакого смысла. Схавают и не поморщатся! «Не ходите, дети, в Африку гулять!..»