Сергей Громов - Следствием установлено

Жердев подписался и отер носовым платком крупные капли пота со лба. Он явно перепугался.

— Вопрос у меня к вам, гражданин Жердев, не такой-то уж и сложный. Если вы будете откровенны, то мы все скоро и закончим. Не переживайте, будьте только правдивы. Скажите, вам знаком человек по имени Прохор Акимович Охрименко?

— Ах, этот! — вырвалось у Жердева с облегченным вздохом. — Знаком! Как же быть незнакомым, я у него два года под началом работал… Вахтером на ватной фабрике.

— Вот видите, — подбодрил Осокин, — половину пути мы с вами сразу и прошли. Вы не могли бы охарактеризовать ваши отношения с Охрименко? Хорошие, плохие, нормальные?

— Хорошие отношения, — поспешил Жердев. — Ничего плохого я от него не видел. Хорошее видел! Когда я уходил с фабрики, он мне препятствий не чинил. Отпустил и характеристику выдал. Надоело мне в глухарином углу, и детям надо учиться. Вот и перебрался под Москву…

— Это ваше личное дело, и, почему вы перебрались под Москву, нас не интересует. Вы работаете проводником пассажирских поездов?

— Совершенно точно! — подтвердил Жердев.

— Скажите, Жердев, вам приходилось в недавнее время выполнять какие-либо поручения или, скажем мягче, просьбы Прохора Акимовича Охрименко? Я сказал бы даже, несколько необычные просьбы?

— Фрукты привезти. — это необычно?

— Фрукты вы ему, наверное, привозили в прошлом году, в этом году и на юге еще нет фруктов. А я вас спрашиваю о недавних просьбах. Не доводилось ли вам опускать в Сочи письма, адресованные ему в вашу родную Сорочинку?

— Ах, это! — с облегчением воскликнул Жердев. — Баловство одно! Говорил я ему, не путайся с бабьими делами! Не послушал!

— Вы отправили ему из Сочи три письма… Не так ли?

— Так точно! Отправил! А он что, эти письма в дело пустил? Неужели в суд представил? Такого уговору промеж нами не было! Это он, знаете ли, напрасно в суд-то! Это нехорошо!

— Вы читали эти письма?

— Читал? — переспросил Жердев. — Знамо, читал! Он этими цидулями хотел молодую жену от курортов отвадить! Так мне и сказал: «Вот возвернется, а я ей эти письма выложу! Повертится на горячей сковородке!»

Я ему говорил: «Так то же неправда! Что она, дурочка, чтоб поверить?» — «А ей верить без надобности, — говорил он, — пусть думает, что я поверил, а то над нами бабы скоро такую вольность возьмут, что и не дыхни!» Женка-то у него молодая! В соку!

Жердев подмигнул Осокину.

— Я тоже не поручился бы! А он что? Бирюк! Не по себе сук рубил, но почему не помочь? Он же мне помог, ко мне человеком был, и я не отказал… Каюсь, одно письмо своей рукой переписал с его цидули. Другое мой напарник переписывал, чтоб почерки были бы несходственны! А он в суд! Да кто же поверит? А меня спросят, прямо скажу, сам он и сочинил! И чего вы таким анекдотом заинтересовались?

Осокин глядел в маленькие, заплывшие жиром глазки Жердева и дивился непроходимой его тупости и подлости.

— Нет, не в суд он подал! — сказал Осокин. — Хуже, много хуже, гражданин Жердев! Жену он застрелил!

Жердев утирал в эту минуту пот со лба, рука его замерла.

— Как это застрелил?

— Двумя выстрелами: в грудь и в затылок. Наповал! Убил!

— Выходит… — промямлил Жердев.

— Очень скверно выходит! — подтвердил Осокин.

— Ну, нет! — вдруг встрепенулся Жердев. — Нет! Не из-за писем он такое сотворил! Не из-за писем. Охрименко, я скажу вам, не глупый мужик, совсем не глупый, и даже очень хитрый! Молчалив, а все видит… Наблюдает! Нет, товарищ следователь… Не тот анекдот!

— Если не письма причина, так что?

— Этого я не знаю, только не письма! Я его фронтового дружка отправлял. Скуластый такой… Морду на лошади не объедешь, может, знаете? Билеты ему добывал… Ждали поезда, так выпили малость. Он меня спросил, как тут на Охрименко смотрят на новой его работе. Ничего, говорю, смотрят. Мужик он аккуратный, для такой службы подходящий. Он и говорит, Охрименко подходящий, а вот жена его, так она, дескать, сука первостатейная! Я спросил, в чем же эта ее первостатейность проявляется. Того тебе, ответил он, знать не положено!

— Когда вы этого «дружка» провожали?

— Перед тем, как ей в Сочи уехать! Должно, в апреле либо в конце марта!

— Куда вы его провожали?

— В Белоруссию, до Минска ему билет оформлял! Что же мне теперь делать, товарищ следователь? В чужой похмелке?

— Пока трудно сказать, гражданин Жердев, один совет могу дать: не соваться в чужие похмелки…

— С поездами умело! — одобрил Русанов. — Не сочтите за похвалу, пока это не выходит из ряда, в каком и находится следовательская работа. Логика и терпение в нашем деле добрые помощники. Можно признать, что теперь мы располагаем кое-чем существенным… Как нам ни навязывали ревность, она отпадает. Я нисколько не сомневаюсь, что ревность нам навязывал сам Охрименко. Ну а как насчет невменяемости, патологического опьянения?

— Пожалуй, даже чересчур вменяемый! — ответил с усмешкой над собой Осокин. — Виноват, поторопился.

— Бывает, — смягченно заметил Русанов. — Теперь мы располагаем доказательствами, что Охрименко готовил исподволь гнусную провокацию против жены. Исподволь и хладнокровно, но не убийство! При его изворотливости убийство носит…

Русанов замолчал, подыскивая подходящее слово.

— Внезапный характер! — подсказал Осокин.

— Уточним, — предложил Русанов. — Внезапный для стиля поведения Охрименко. Он не готовил убийство, отсюда и симуляция самоубийства, а потом и симуляция невменяемости. Хитрый человек, изворотливый и решительный! Далее держать его в больнице общего типа я не нахожу возможным. Мы обязаны его обезопасить. Постановления о предъявлении Охрименко обвинения и об его аресте составлены?

— Документы готовы!

Русанов внимательно прочитал оба постановления и тут же санкционировал арест Охрименко.

— И вот что, Виталий Серафимович! Давайте сделаем еще одну попытку воззвать не к совести, а к разуму обвиняемого. Попытайтесь его допросить еще раз в больнице. Быть может, увидев и оценив то, чем мы располагаем, он предпочтет признание наивному притворству? Что его заставило поднять руку на жену? Почему «лягавая»? Что за этим скрывается? Пока мы не получим исчерпывающих и убедительных объяснений, это дело закончить мы не сможем.

…Больной поправлялся. На этот раз, войдя в палату, Осокин застал его у окна. Охрименко курил и пускал дым в открытое окно. Он, похоже, даже обрадовался Осокину или, по крайней мере, изобразил что-то похожее на радость. Вполне приветливо произнес:

— Давненько не навещали! Я уже подумывал, не забыт ли, не заброшен. Надо бы нам к развязке, гражданин следователь.

— Это вы правы, — согласился Осокин. — Пора к развязке, Прохор Акимович! Пора. Все от вас зависит.