Владимир Гурвич - Деньги дороже крови

— Не знаю, это ваши проблемы, но пора отрабатывать все, что вы получили. Этот момент пришел. Или вы полагали, что мы вам помогали исключительно из благотворительных целей, — жестко произнес я. — Нас не интересует, как вы будете это делать, но нас крайне интересует, чтобы события не развивались бы по нежелательному сценарию. Мы вам дадим всю нобходимую информацию, чтобы опровергнуть его демагогию, предоставим место на странице любой газеты, в эфире любого телеканала. Но вы должны добиться нужного результата, убедить своих коллег и заодно всю страну, что этого делать, ни в коем случае не следует.

— Я все верну, только освободите от этого задания. То, что вы просите, невозможно.

Да он, кажется, боится этого Неплюева.

— И квартиру на Кипре?

Поповичев переменился в лице. Квартиру на родине Афродиты отдавать ему очень не хотелось.

— Хорошо, я постараюсь, — слабым голосом ответил он.

— Нам не нужно ваших стараний, можно сколько угодно стараться, а результату не будет никакого. А нам нужен именно результат.

— Хорошо, будет результат.

Мне показалось, что Поповичев так сильно сломлен, что ему было уже все равно, что обещать.

Рабочий день уже приближался к концу, и я решил, что нет смысла возвращаться в концерн. Да и находиться там с каждым разом мне становилось все морально тяжелей. Я безжалостно высадил Потоцкого у метро, чем нанес травму его самолюбия. Но меня это не слишком волновало. Я по-прежнему ничего не мог придумать, как спасти Семеняку? Мне вдруг пришла в голову мысль прибегнуть к помощи Ушакова. Шанс был невелик, но был.

Я остановил машину возле редакции, поднялся по знакомой лестнице. Затем пошел по столь же знакомым коридорам. И зачем я только покинул их, по сравнению с нынешней работой прежняя мне начинала напоминать пребывание корабля в тихой гавани после длительного шторма. А ведь тогда мне казалось, что я нахожусь на острие многих весьма опасных событий. Если бы я только представлял, что мне в скором времени доведется пережить, прежние угрозы показались бы не опасней перочинного ножечка.

Я распахнул дверь в кабинет Ушакова. То ли на самом деле, то ли мне показалось при не очень хорошем освещение, что на лице Алексея промелькнула растерянность. Но он быстро справился с собой, вскочил со своего места и устремился на встречу.

— Кого я вижу, какие люди! — воскликнул он, пожимая мне руку. — А мы тут недавно о тебе вспоминали. Как ты там, прижился ли. Не пора ли возвращаться в родные пенаты?

— Скоро вернусь, — пообещал я. — Материал будет классный, ты такого еще не читал. Кровь будет стынуть в твоих жилах.

— Хочется верить. Ну рассказывай.

— Знаешь, я расскажу, но не сейчас. Скажи, в Новореченске у тебе нет знакомых журналистов? Ты же человек у нас популярный.

— Вот где нет, так нет. А зачем тебе это нужно?

Несколько секунд я раздумывал, но все же решил не посвящать Ушакова в свои дела. Мало ли что. Береженного бог бережет. Я вдруг подумал, что ни в ком не могу быть уверенным. Кто его знает, кто и в какую игру играет?

— Я сказал, что потом расскажу.

— Ты стал очень таинственным. Хорошо, буду ждать, Но учти, с очень большим нетерпением.

Я решил перевести разговор на другую тему.

— А как Пляцевой, выполняет свои обещания? Ты часто видишься с ним.

— Не то, чтобы часто, но видимся. Их компания вошла в число соучредителей нашей газеты. Все, что обещали, дали. Так что весь наш коллектив молится на тебя, как на благодетеля. А ты даже не заходишь. — Внезапно Ушаков заговорчески подмигнул. — Про твой концерн какие только слухи не ходят. Даже страшно становится. Неужели все правда?

— Что именно?

— Ну, говорят про какие-то убийства, наркотики.

— Врут все. Таких честных бизнесменов еще не рожали женщины.

Ушаков громко захохотал.

— Ну, ты даешь. Или ты теперь тоже с ними?

— Ты ж знаешь меня, я всегда с самим собой.

— Надеюсь. Знаешь, я просто горю от нетерпения почитать твой материал.

Я подумал, что прежде чем его написать, надо еще уцелеть в этой мясорубке.

— Рад был повидать тебя. Всем привет. Передай ребятам, я жив и здоров. Пока.

— Ну и юмор у тебя стал. Раньше ты шутил лучше.

— Я бы шутил лучше, если бы у тебя был бы кто-нибудь в Новореченске.

Я вышел из здания редакции. Посмотрел на светящее окно главного редактора. И снова то ли мне показалось, то ли на самом деле, но у меня возникло впечатление, что Алексей смотрит на меня из-за портьеры. Да, не так-то легко разобраться в этом пасьянсе.

Я сел в машину и только-только отъехал, как зазвонил телефон. Я сразу же узнал ни с чем не сравнимый голос Царегородцевой.

— Валерий Леонидович, мне бы очень хотелось вас увидеть.

— Мне — тоже. Где?

— Я — дома. Приезжайте ко мне.

Хоть один приятный момент в жизни, я скоро увижу ее. Правда вряд ли она мне скажет что-нибудь приятное, поди опять эти проклятые дела. Но зато можно будет любоваться этим прекрасным ликом, наслаждаться переливами ее голоса. Разве этого не достаточно?

Я ехал к дому, где проживала моя отрада, с максимально возможной скоростью. Оставив машину на улице, я вбежал в подъезд, затем вознесся на лифте.

Царегородцева встретила меня по-домашнему, в халате. В этом одеянии она мне показалось такой близкой, что я едва удержался, чтобы ее не поцеловать. По тому, как заблестели ее глаза, я заподозрил, что она догадалась о моем желании. Однако не сделала никакого движения навстречу ему.

— Мне почему-то кажется. что я поступлю правильно, если сначала вас покормлю, — сказала она, когда мы уже оказались в комнате.

— В общем, вы правы, я, в самом деле, голоден.

— Сидите, а я скоро. У вас усталый вид. А ложитесь на диван. Вам так будет удобней.

По-видимому, на моем лице отразились сомнения, Царегородцева засмеялась, положила подушечку и почти силой заставила меня лечь.

— Мне нужно полчаса на приготовление ужина. А потом мы с вами поговорим. А пока можете даже заснуть.

Удивительно, но я в самом деле заснул Причем, даже во сне я чувствовал, как хорошо и приятно мне здесь, в этой квартире.

Я почувствовал легкое, но настойчивое прикосновение к своему плечу. Открыл глаза и увидел стоящую надо мной хозяйку квартиры.

— Просыпайтесь, — засмеялась она, — вас ждут великие дела. И первое из них ужин.

— Неужели я заснул?

— И довольно крепко. Я три минуты не могла вас разбудить.

Меня вдруг пронзило странное ощущение своей заброшенности. Ношусь по свету, как одинокий, отбившийся от стаи, волк, без жены и детей, засыпаю на чужих диванах, ем на чужих кухнях. А что в таком случае принадлежит мне? Маленькая конура, куда мне порой и возвращаться-то не хочется, где меня никто не ждет…

Да, странные мысли посещают меня после короткого сна на диване Царегородцевой.