Артемий Люгер - Быть киллером

В очередной приезд в «имение» я застал родителей непривычно озабоченными. На мои вопросы о причине озабоченности они отмалчивались или отвечали: — Да. — Нет. С чего ты это взял? — До обеда копали картошку, потом отец сказал «На сегодня хватит», и мы пошли мыть руки. За столом, когда выпили по рюмке, отец спросил:

— Андрей, а ты был знаком с Дорошенко?

— Дорошенко? Что-то знакомое… Нет, не знаю. Не могу вспомнить.

— Это тот, о котором вчера вечером говорили в «Новостях», — вставила мама.

— А! Которого вчера застрелили? Замначальника порта?

— Ну да, — сказал отец.

— Слышал в новостях, — сказал я, — но знаком? Не мой уровень.

— Ты в городе тоже не последний человек, — сказал отец, — вполне мог его знать.

— Не путай, — сказал я, — Замначальника порта. Порт у нас один, а таких салонов, как мой, в городе с десяток.

— Ну и слава Богу, — сказала мать, — а то мы с отцом уже переволновались.

— Да как не волноваться, — сказал отец, — в городе убийство за убийством. Может, кому-то и твоё место спать не даёт.

— Человека со стороны на моё место не поставят, — объяснил я, — а если кто-то из моих подчинённых, то шепнут что-нибудь начальству, донос напишут… Пока, вроде, в моё кресло охотников я не видел. Короче говоря, таких, как я, увольняют, а не отстреливают.

— И сколько же развелось этих киллеров, — сказала мама, — подумать только: наёмные убийцы. Раньше о таких только в книжках про Средневековье читали, а сейчас — пожалуйста! И откуда только они взялись?

— Откуда, откуда… — сказал отец, разливая по второй, — в Афганистане научились, да в горячих точках. Сначала по врагам стреляли, а потом — за кого заплатят.

— Ну ты, отец, скажешь. По врагам — это ж совсем другое дело. У нас, считай, поколение отцов — все воевали, но убийцами-то не стали.

— Время было другое, — сказал отец. — Народ держали в ежовых рукавицах. Да и тогда было всякое. Только мы не знали. А сейчас — вообще делай, что хочешь. Теперь вместо закона деньги.

— И какие их матери рожали? — сказала мама. — А сами они? Ну, я понимаю, из ревности, ну, ещё что-нибудь такое… А тут — человек, которого ты не знаешь, просто за деньги… Да как же они живут после этого?

— Ладно, мать, — сказал отец. — Хватит о грустном. Давай неси пироги, зря, что ли, всё утро у плиты простояла. Вон, у Андрея уже слюнки потекли.

Возвращался я, как всегда, на электричке. Народу было много, но не битком, как иногда. Ближе к городу я вышел на площадку покурить. Хотя я, наезжая к родителям, одевался скромно, но всё равно довольно заметно выделялся среди брезентовых плащей и ватников. В тамбур из вагона за мной вышли двое парней. Один — высокий, длинноносый, с пижонскими усиками, делавшими его лицо ещё более отталкивающим, и второй — пониже, лицо простое, нос картошкой и почему-то в шляпе. Я встал у двери. Они подошли вплотную.

— Слышь, мужик, — сказал длинноносый, — у нас с приятелем маленько не хватает на пузырь. Подбрось немного.

— Сколько? — спросил я, понимая, что «немного» — это для завязки разговора, а нужно им всё и, скорее всего, не только денег.

— Да сколько есть, — сказал второй, — водка нынче дорогая.

— Действительно, — сказал первый, и я услышал щелчок выкидного ножа. — Так что давай, сколько есть.

Нож был на уровне моего живота.

— Чёрт с ним, — подумал я, — деньги я почти все оставил родителям. Банковская карточка? Хрен с ней тоже: отменю и все дела.

Я полез за кошельком и вдруг, после мысли о родителях, подумал: «Как же так? — какая-то пригородная шпана пытается меня грабить… Меня — КИЛЛЕРА! Так вот просто…»

— Ладно, парни, — сказал я, — не будем ссориться.

Вынул кошелёк и протянул длинному, стоявшему справа. Когда он потянулся за кошельком, я как бы случайно выпустил его из рук. Длинный автоматически нагнулся за ним — и тут я со всей силы ударил его коленом в лицо. Что-то хрустнуло, и он рухнул на пол. Почти одновременно я двумя пальцами — рогаткой — двинул в глаза второму. А когда он схватился за морду, врезал ему ногой в пах, а потом замком двух рук долбанул по затылку. Несколько мужиков, которые до этого делали вид, что ничего не видят, с явным удовольствием смотрели на два лежащих и воющих тела.

— Если у кого есть вопросы, — сказал я, — посмотрите, что у них было в руках.

И я ногой подтолкнул нож к середине площадки. Вопросов не последовало, и я, открыв дверь тамбура, перешёл в соседний вагон, не сомневаясь в том, что хозяйственные мужички нож на полу не оставят. Через несколько минут электричка подошла к платформе «Ленинский проспект», и я вышел из вагона. Минут двадцать шёл по направлению к Московскому проспекту и, окончательно успокоившись, сел в такси.

Недалеко от дома опять захотелось прогуляться, я отпустил такси и медленно побрёл по лужам, забитым опавшей и уже пожухшей листвой, с наслаждением вдыхая запахи недавно прошедшего дождя, мокрых деревьев и нежно и остро пахнувшего камня. Но где-то в десяти шагах от подъезда я буквально был сбит каким-то несолидным — явно дамский вариант — «Альфа-Ромео», который пытался развернуться там, где этого не сделал бы ни один грамотный водитель. Результатом было то, что этот ковбой на колёсах своим задом впечатал меня в стенку родного дома, довольно сильно повредив ногу. Удержаться в вертикальном положении я не сумел и рухнул на землю, доставив раненой ноге дополнительное развлечение.

Обидчик, которого я уже успел проклясть на самом подходящем для таких случаев разделе русского языка, вопреки моим ожиданиям не сбежал, а выскочил из машины и бросился ко мне. Увидев нечто среднего роста, бесспорно женского пола, которое атаковало меня пулемётной скороговоркой со вставными «Ах!» и «Ох!», я окончательно понял, что сегодня не мой день. Девица оказалась настырной и отнюдь не слабой физически. Сломив моё словесное сопротивление, она настояла на функции костыля или чего-то в этом роде, так что с её помощью и временами вырывавшегося (хоть и тихо) мата, я доплёлся до своей квартиры.

— Вам надо лежать, — сказала Валерия (можете звать просто Лера), — я всё сделаю.

При уже совсем слабом сопротивлении я был уложен на диван и с этого командирского места диктовал, где лежит постельное бельё, бинт, вата, йод и вода, то бишь ванная. На чистой простыне, обнажённый сверху и снизу, в одних — правда, приличных, трусах — я казался себе античным героем, принесённым с поля боя и опекаемым… ну, кто там их тогда опекал… Рана оказалась не глубокой, а точнее, и вовсе пустяковой, разве что довольно кровавой. Чуть выше и чуть ниже колена было содрано не слишком много кожи, боли было больше от соприкосновения с асфальтом, чем с машиной.

Оказалось, что героем я выглядел не только в своих глазах. Промыв рану и забинтовав ногу, Валерия окинула взглядом дело своих рук и удовлетворённо проговорила: