Сергей Белошников - Полнолуние

– Мамочка, мамочка, – беззвучно шептала я. – Неужели он меня убьет?..

И тут с улицы донесся звук завывающего на полных оборотах автомобильного двигателя: в этот момент он был для меня слаще райской музыки. Я прильнула к окну. Звук нарастал. По забору, по стволам деревьев метнулись лучи фар, и я увидела, как из сплошной завесы дождя выскочили дедовы "Жигули": резко затормозили, их занесло и они остановились, ткнувшись бампером в ворота, чуть их не снеся. Двигатель "Жигулей" заглох. Но еще до того, как машина окончательно замерла, из нее с ружьем в одной руке и фонариком в другой выскочил Кирилл и помчался к дому.

Я услышала, как снизу раздался звон стекла и треск дерева: судя по всему, он вышиб окно в гостиной. Потом послышались торопливые шаги и взволнованный голос:

– Стася! Стася, где ты?!

– Я здесь, здесь! Наверху! – срываясь на визг, отчаянно завопила я, подпрыгивая на месте от нетерпения: теперь я была спасена. – Осторожно, он еще может быть там!..

Приближаясь, по лестнице загрохотали подкованные ботинки, и через несколько секунд Кирилл уже пролезал сквозь дыру в двери. Едва только я увидела его напряженное, взволнованное лицо, как ноги у меня подкосились и я сползла по стенке на пол. И тихонько заплакала. Он подбежал ко мне, наклонился: сил встать с пола у меня не было – я сидела на холодных половицах, поджав ноги, стиснув в руке деревяшку дурацкой лампы, и безостановочно плакала.

– Живая! Господи, живая! – Кирилл обнял меня за трясущиеся плечи, стал гладить по щекам, вытирая слезы, и при этом не останавливаясь повторял:

– Живая, живая..

Он помог мне встать, вынул из онемевших пальцев лампу. Потом, поднатужившись, оттащил от разломанной двери комод.

– Ничего себе! Как же ты его вообще с места сдвинула? – поразился он.

– Не знаю, – улыбнулась я сквозь слезы. – Со страха, наверное…

Кирилл крепко взял меня за руку и повел из комнаты, светя под ноги фонариком. Ружье он зажал под мышкой. Но едва мы вышли на лестничную площадку, я с опаской посмотрела вниз и спросила:

– А его… его в доме уже нет?

– Не бойся. Никого кроме нас тут нет. Он, видимо, ушел через подвал – там открытый люк в прихожей.

– И в дом он залез через него, я сама видела, – прошептала я. – Господи, какой он жуткий… Это не человек, Кирюша, это какое-то чудовище – клыки, когти. И умный, гад… Как человек… Так страшно… – Я вновь почувствовала, как рыдания подступают к горлу. – Он ломал дверь… Я разбила лампу, ударила его током, он вниз покатился… Потом я позвонила, а он убежал… Убежал, да?..

– Убежал, убежал, – подтвердил Кирилл, сводя меня под руку по лестнице и светя фонариком нам под ноги.

Он открыл входную дверь, и мы выскочили наружу, на крыльцо, прикрытое козырьком. Над ночным поселком вовсю бушевала гроза. Темные силуэты деревьев гнулись под ударами ветра, молнии, как мне показалось, сверкали прямо над нашими головами. Кирилл стянул с себя куртку и набросил мне на плечи.

– А куда он побежал, в какую хоть сторону, ты из окна не видела? – заорал Кирилл, стараясь перекричать раскаты грома.

– Нет, не видела! – заорала я в ответ.

– Ладно, побежали к машине!

Но никуда мы не побежали, потому что Кирилл внезапно схватил меня за руку, развернул к себе и приблизил свое лицо к моему.

– Постой! А когда ты звонила нам по телефону, он где был?

– Не знаю… Наверное, за дверью… Или внизу…

И тут я услышала сквозь шум дождя отдаленный звук выстрела – да-да, именно выстрела, а не грома, – я этот звук ни с чем не спутаю. Еще один, еще и – сразу несколько.

– Твою мать!.. – сдавленно выругался Кирилл.

Выражение его лица изменилось: я увидела, как глаза его сузились. И тут до меня тоже наконец дошло.

– Боже мой, – тихо ахнула я. – Я ведь так орала по телефону! Он же наверняка все слышал! А дед… Он там один!..

Кирилл, не дослушав, уже тащил меня за собой к машине. Оскальзываясь на раскисшей земле, я еле за ним поспевала. Я тут же вымокла до нитки – и Кириллова куртка не помогла. Кирилл толкнул меня к правой передней дверце, сам швырнул в машину ружье и фонарик и прыгнул за руль. Я только еще залезала на сиденье, а он уже поворачивал ключ в замке зажигания, выжимая сцепление. Слышался надсадный визг, но заглохший двигатель старенького "жигуленка" никак не хотел заводиться.

– Ну давай же, милый!.. Давай, родной… – пригнувшись к рулю, цедил Кирилл сквозь зубы.

Движок наконец ожил, взвыл, зарычал; Кирилл переключил скорость и нажал на газ, одновременно крикнув мне:

– Держись покрепче!..

Машина буквально прыгнула назад. Кирилл рванул рычаг передачи и бросил машину вперед, до отказа выворачивая руль; развернулся по крутой дуге, чуть не въехав в забор нашего дома, и мы понеслись по ночной дороге – желтые лучи фар плясали по асфальту, залитому потоками воды.

Сжавшись в комок, я обеими руками вцепилась в ручку двери, глядя, как стремительно улетает под колеса почти невидимая дорога. Кирилл молча крутил баранку, срезая углы на поворотах, – это была бешеная гонка в полумраке. В свете фар проносились мимо деревья, кусты и заборы. Взвизгивали покрышки. Машина постанывала и поскрипывала, как живая, во время этой бешеной гонки. Со страху, наверное, мне показалось, что до дедова дома мы домчались за считанные мгновения.

Кирилл ударил по тормозам, и "Жигули" с визгом встали, не доезжая ворот. Он быстро выключил двигатель. Только дворники продолжали методично шаркать по лобовому стеклу; Кирилл наклонился вперед, во что-то вглядываясь, и, кажется, совсем не собирался вылезать из машины.

– Что там случилось? – спросила я шепотом.

– Тс-с-ссс!.. – прошипел он.

Я опустила боковое стекло, чуть высунулась в окно и увидела, что прямо возле калитки дедова дома темнеет горбатый силуэт милицейского джипа с выключенными фарами и распахнутой левой дверцей. А возле "джипа", у передних колес, слабо освещенный светом далекого фонаря кто-то лежит.

Лежит неподвижно.

Света в доме Николая Сергеевича видно не было – ни в одном окне. Это я отметил для себя, едва мы подъехали к ограде. А ведь когда я уматывал, старик, провожая меня, зажег свет и в гостиной, и в прихожей.

Плохо. Очень плохо.

Все это мне сразу не понравилось. А еще больше мне не понравились замерший джип и человек, который на боку лежал возле него, уткнувшись лицом в асфальт. Человек не шевелился, не стонал, он вообще не подавал никаких признаков жизни. Я стянул с заднего сиденья "моссберг" и снял его с предохранителя. Открыл дверцу и шагнул под дождь.

– Кирилл! А как же я?! – услышал я за спиной срывающийся от страха голос Стаси.

Раздумывал я недолго: конечно же, ее нельзя было оставлять одну – более чем вероятно, что убийца далеко не ушел и может на нее напасть, пока я буду в доме. Машина – не крепость, "жигулевское" железо – не танковая броня.