Александр Берг - Надежда-прим

Собкор доел апельсин и взял второй. Коробейникова машинально потянула вазу к себе. Не из жадности, просто, чтобы обратить на себя внимание. И на миг отключилась.

— Иду себе, песни пою, — настиг ее мужественный голос претендента, — готовлю репортаж о событиях в Москве, вдруг там наши чего-то не заметили, а по телевизору же все четко, особенно, когда крупным планом. Вдруг у них там в номере дырка, а я тут как тут! Знаете, я специалист по… забиванию дырок!

Собкор внимательно посмотрел на Коробейникову. Кажется, поняла буквально. А жаль: такая метафора пропала!

— Когда раз на углу, у самого моего дома — трое из ларца. И сразу по делу: давай махаться! А я же дзюдоист, соображаю мгновенно: если больше одного, это уже не спорт. Одного завалю, а остальные меня порвут — не склеишь. А главное, как же я завтра, то есть, сегодня, к вам попаду… небритый? Ну и махнулись: я им слаксы и адидасную куртку, а они мне вельветовые джинсы и телогрейку. Шпана вокзальная! Но когда вынули из слаксов корочку «Комсомолки», столько было вопросов! Не поверите! Я уже как-то к этому попривык, а тут даже гордость взяла за контору: уважает народ газету! Корочку мне вернули. Я уже и заметку в Москву об этом отправил. Вместо репортажа, ну того, из Белого дома.

— Вернули корочку? — неожиданно оживилась Надежда Викторовна. — Скажите пожалуйста! А сколько вы получите за эту… свою заметку? На новые слаксы хватит? А если бы вас убили, вы бы тоже…

— Че? — собкор невозмутимо стащил с вазы очередную апельсинку и как крутое яйцо постучал ею по подлокотнику кресла. — Вы хотите спросить, написал бы я о том, как меня убивали? Конечно! Хотя, думаю, с этим были бы проблемы. Скорее всего, об этом написал бы другой. И я почти знаю, кто именно. У нас в конторе стопроцентная взаимозаменяемость, как в японской фирме. И безотходное производство, как… в концлагере. Помните? — кожа, ногти — все в дело! Не пропадать же добру! В этом смысле, смерть каждого из нас — лишь сюжет для небольшого рассказа, хорошо, если сенсационного. И лучше всего этот рассказ написать самому! А то дружки-приятели потом наврут, наворотят такого — из зависти! Будет стыдно перед будущим читателем! Вот Черчиль, говорят, заранее лично расписал свои похороны, чтобы все было по уму! А как с этим в вашей конторе, то есть, я хотел сказать, в вашей, пирамиде?

— У меня не пирамида, молодой человек! — как можно внушительней произнесла Надежда Викторовна. — У меня — спираль.

— Спираль? — ехидно прищурился «комсомолец». — А че — это очень по-женски! Все ясно: боитесь быть тенью АО МММ, оригинальничаете, интересничаете! А, впрочем, народ любит, когда все — шиворот-навыворот, с намеком, с гнильцой! Я как-то поместил в региональном приложении к «Комсомолке» что-то вроде карикатурки: ну там такая роскошная обнаженная дамочка, и у нее между ног… птички свили гнездо. У нас как раз дырка образовалась, а забить нечем! Ну я и забил! Так на следующий день нас буквально задолбали: общество охраны детства и материнства, женщин и птиц — ах, ой, оеее-ей! А читателям, между прочим, очень понравилось, многие просили повторить! Послушайте, у вас же до сих пор нет эмблемы! Так может заделаем спираль, а?

— «Надежда-прим» — не фирма по распространению противозачаточных средств! — раздраженно отмахнулась Коробейникова. — Спираль — это же фигурально! Давайте, поближе к теме!

— Да, действительно, — тут же согласился собкор, — народ может неправильно понять. Спираль, если не фигурально, должна отталкивать, а нам с вами нужно, наоборот, притягивать!

Надежда Викторовна уже хотела предложить гостю чай, но глянув на русского богатыря, засомневалась: такие крепкие мужики чаем разве что закусывают. Тем более, в Москве, тем более, в «Комсомольской правде»! Чего доброго, встанет из-за стола и опустит на прощанье, как Брежнев Индиру Ганди: мол, спасибо за чай!.. А завтра в «Комсомолке» его заметка! А после нее кто же на Руси будет играть в азартные игры с непьющим человеком! Тем более, на свои кровные!

Тут же забыв про чай, Коробейникова решительно подошла к серванту от «Полины» и вскоре вернулась к журнальному столику с бутылкой «Наполеона» в одной руке и крошечным серебряным подносиком в другой. На подносике — две мельхиоровые коньячные стопки и блюдечко с тончайшими лимонными дольками. По тому, как молодецки блеснули глаза собкора, как он возбужденно привстал ей навстречу, хозяйка «Надежды-прим» поняла, что приняла единственно верное решение.

Первую стопку почетный гость позволил Надежде Викторовне налить себе не до краев, но потом конъяк отобрал и наливал себе сам — по-домашнему, то есть, с верхом и без счета.

— Наполеон! — полупрезрительно, полувосхищено усмехнулась про себя Коробейникова, но коньяк отобрать не спешила. Собкор, кажется, не числился среди местных алкоголиков, и она не без оснований посчитала злоупотребление ее дорогим коньяком признаком доверия, а, может, и уважения.

— Как вы находите мою игру? В смысле перспектив? — небрежно спросила она. За небрежностью однако сквозила крайняя озабоченность.

Собкор зажевал очередную стопку лимонной долькой и блаженно уставился в потолок.

— Надежда-прим, надежда-прим! — напел он. — Классный заголовок! Сами придумали? Поздравляю! И коньячок-блеск! А игра…

Дальше он с удовольствием явно процитировал чужую, где-то подхваченную мысль:

— Схема игры, придуманная вами, требует постоянного притока новых денег, обеспечить который практически не реально. Поскольку идея игры держится на обязательствах людей играть до логического конца… то есть каждый раз платить им в вашу кассу придется все больше и больше, что, понятно, скорее, из области теории, чем практики.

— Короче, — собкор поднял полную стопку, как бы приглашая Надежду Викторовну к тосту, — русских людей дурить можно долго, пример — вы и я, но конец всегда будет один и тот же…

— Да ну! — недовольно воскликнула Надежда Викторовна. — А, позвольте узнать, какой именно?

— Ну… собкор красиво откинул русоволосую голову, — русский бунт — бессмысленный и беспощадный! С людоедством, самоедством, всеобщим диким восторгом, с элементами первобытных фантазий. И не ждите никакого приглашения на казнь, как у всех цивилизованных народов. Не дождетесь! Просто благодарные игроки «разделят общую курицу славы», проще говоря, вас и все, что с вами связано, и каждому выдадут по равному куску! И это — в лучшем случае!

По тому, как побледнело лицо Надежды Викторовны, собкор понял, что на этот раз выпил лишнее. Но было уже поздно. Хозяйка безо всяких церемоний отобрала у него полупустую бутылку «Наполеона».

— Завтра вы увидите мои пункты во всех кафе, магазинах, банках и офисах, на заводах и фабриках, даже в администрациях города! Каждый игрок через сорок дней получит обратно свои деньги плюс сорок процентов обещанных премиальных. И так будет всегда! Ни один человек не уйдет от меня обиженным. Кроме, пожалуй, — Надежда Викторовна с сожалением посмотрела на былинного богатыря, — вас.