Инна Тронина - Кросс на 700 километров

Девица с мальчишкой какой-то хитростью заставили внучонка Ксении открыть им заднюю калитку, а перед этим провести мимо сторожевых псов. И опять беглецы пропали, причём надолго. Вроде бы их видели в Зеленограде на рынке, но ничего предпринять не успели. Из Зеленограда Алиса Янина звонила Оксане Бабенко и в офис сыскного агентства. Всё сходилось, и Зенькович спокойно ждал развязки.

Он оставил блюдо с раками, прошёлся по дорожкам осеннего сада. Постоял у искусственного труда в форме запятой, который собственноручно устраивал поздней весной — начиная от нанесения контура и забывания колышков. Припоминал, как рыл котлован, застилал его плёнкой, наполнял водой, оформлял берега камнем и плиткой. Потом Зенькович высадил прибрежные и водные растения — частуху, калужницу, телорез, аволлу, кувшинки.

В мае ему исполнилось пятьдесят пять лет, и запятая должна была символизировать незаконченность жизненного пути. Точку, мол, ставить ещё рано. Вся семья радостно одобрила замысел, пируя на лужайке перед коттеджем. Это было восьмого мая, ровно четыре месяца назад. Евгений Романович, забываясь, по привычке искал среди радостной пьяной толпы Елизавету и удивлялся, не находя её.

Он знал, что сейчас за внучкой смотрит няня, и за неё можно не тревожиться. Смотрел на пруд, на цветы, и опять вспоминал Лизу. Успела ли она что-либо сообщить Кирееву? Наверное, нет, потому что до Евгения Романовича не доходили слухи об интересе к нему со стороны рубоповцев и или частных сыщиков. Но для того, чтобы, кроме всего прочего, выбить у шантажистки почву из-под ног, Зенькович. Женя-Академик, дал добро Аристову на устранение Киреева. Но стрелок сработал плохо и испортил всё дело.

Оксана Бабенко тоже осталась жива. Тимур Хаматов выстрелил филигранно, но оказалось, что на кухне в ту ночь была не Оксана. Погибла осведомительница агентства Ядвига Бельдзейко, которая осталась с дочерью сыщицы. А та, переодевшись в байкерскую кожу и в шлем, проскочила мимо сидящего в машине Серёги Удинеева и увиделась с Денисом.

Теперь не хватает только того, чтобы московская шантажистка связалась с Оксаной или с Леонидом, о котором знала и раньше. Вот уж будет интересно сыщикам пронюхать, кто хотел забить им рот землёй! Ведь сами-то они могли узнать от мальчика только о Чаркине и Артемьеве, но не более того. А вот посвящённая в дела группировки дама откроет им глаза пошире…

Конечно, он сам во всём виноват. Решил сцепиться с детишками, сочтя этот путь самым лёгким. Но, видно, нельзя было так поступать. Перешагнув через труп собственной дочери, он захотел погубить ещё две невинные душеньки. А должен был сразу же убрать запачканную бригаду, как вырвать больной зуб. И вот эта ликвидация прошла на удивление легко. Семь бандюганов поджарились в сауне, словно рябчики. А Алису Янину с Дениской Оленниковым так и не удалось настигнуть.

И всё-таки Зеньковичу с Аристовым немного повезло. По сведениям службы безопасности, Алиса Янина, оказавшись в бомжовом бункере, влипла в крутую передрягу. Под землёй начался пожар, и девушка здорово пострадала, надышалась ядовитым дымом. Неделю пролежала в коме, и поэтому не знала, что её взяли под стражу. Наконец-то сработала ориентировка, составленная ещё седьмого августа. Тогда вожатую обвинили в похищении несовершеннолетнего — этим и мотивировали поиски.

Но главное выяснилось после, когда Алиса очнулась в «Склифе». Она не могла ничего о себе вспомнить — это называется «синдром утраты автобиографической памяти». Алиса не узнала даже собственную мать, которую срочно привезли в Москву из Питера. Правда, маме удалось кое в чём убедить дочку — по крайней мере, Алиса перестала шарахаться от несчастной женщины. Но приди к ней кто-то другой и назовись её матерью, Алиса отреагировала бы точно так же.

Зенькович консультировался со знакомым врачом-неврологом, не сообщая ему всех обстоятельств дела. Оказалось, что стойкие нарушения памяти у молодых случаются от отравления угарным газом, и при пожаре такое вполне может произойти. Так или иначе, но Алиса Янина перестала быть опасной для Академика и его людей. Если девица не узнала родную маму, то случившееся месяц назад в лагере она тем более забыла. И мальчик, которого сейчас усиленно охраняют, тоже не свидетель.

Остаётся только шантажистка, напасть на след которой не удалось даже Антону Аристову. И именно от неё в настоящий момент исходит главная опасность. Последний разговор с представителем этой сучки имел место в начале августа, и с тех пор звонков не было. А ведь Зеньковичу очень хотелось выяснить её требования. Конечно, не для того, чтобы их выполнять…

Академик присел на корточки, зачерпнул ладонью воду из пруда, плеснул себе в лицо. Ничего, разберёмся. Разберёмся со всеми, иначе быть не может. И с Лизой никак было по-другому не вырулить. Да, дочь погибла по его вине. Папа-биолог выбрал растительный яд, который не оставлял следов в организме. На Рождество Лиза много выпила, а перед тем отстояла долгую службу в церкви. Утром восьмого января она не проснулась. Как раз начиналась оттепель, резко изменилась погода, и у врачей не возникло вопросов, тем более что скрытие однозначно подтвердило их предварительный диагноз.

Сейчас на могиле Лизы стоит деревянный резной крест, перевязанный вышитым рушником. А на следующий год место захоронения будет облагорожено долговечным порфиром. Зенькович решил заказать мемориальный комплекс, целую усыпальницу. Там, где сейчас покоятся жена и дочка, будет воздвигнут фамильный склеп Зеньковичей. Когда-нибудь и его отвезут туда. Хотелось бы, конечно, ещё пожить, но в этом человек не властен…

— Печально, конечно, но двадцать семь лет — не предел, — вздыхал несчастный отец, опрокидывая рюмку за рюмкой дорогой коньяк. — Гениальная художница Надя Рушева получила инсульт и вовсе в семнадцать. Моя Лизавета тоже рисовала, не говоря уже о том, что была режиссёром, творческим человеком. Она очень страдала — ей так трудно жилось на земле!

Но все, кто знал Лизу Зенькович-Кирееву, не спешили согласиться с мнением её папы. Да, она обожала компьютер, болтала по «трубе», прикладывалась к рюмке. Но больной не была, это факт. Могла выпить сколько угодно крепчайшего кофе по-еревански, из джезвы. Употребляла при этом исключительно чашки кузнецовского фарфора и дореволюционные серебряные ложечки. Великолепно каталась на скейтах и роликах, совершая головокружительные кульбиты. Кроме того, Лиза хорошо плавала, посещала фитнесс-клубы, где занималась аэробикой. И вдруг — невероятная, загадочная и такая лёгкая кончина во сне!

Отец всё сделал для того, чтобы его девочка не мучилась. И мысленно попросил прощения у матери Святослава и Елизаветы, которая ещё при Горбачёве сгорела за два года от рака крови. Он обещал Аллочке сберечь детей, всегда любить их. Жена не просила быть ей верным, но заклинала: «Помни о наших детях! Других таких у тебя больше не будет, потому что они — часть меня. А я ухожу…»