Пьер Немур - Пусть проигравший плачет

По-прежнему шел дождь, но в погоде наметилось явное изменение к лучшему. Со стороны реки перед фасадом дома, на дорожке, окаймлявшей газон и посыпанной толстым слоем гравия, были скромно припаркованы автомобили. «Бентли» мадам Леонтины, прибывшей из Парижа в сопровождении Фернана Локара. Им понадобилось менее часа для того, чтобы доехать сюда по автостраде. Далее стоял «мустанг» Гедеона Шабернака. Он приехал вместе со своей невестой. Третьим автомобилем был «мерседес 230», принадлежавший Слиму, вместе с которым приехали и остальные трое участников совещания.

Библиотека Гюстава Пеллера выходила прямо в парк. Пройдя через застекленную дверь, пробитую в старой стене, увитой плющом, можно было спуститься по трем ступеням широкого крыльца. Комната была обставлена в английском стиле с высаженными в кадках пальмами и старинными гравюрами на стенах. Книжные полки были заставлены книгами, приобретенными на распродажах, но благодаря помощи солидных экспертов.

За большим рабочим столом с неоспоримой уверенностью председательствовала Леонтина Пеллер. По правую сторону от нее сидел Фернан Локар. Слева — Гедеон Шабернак, технический консультант и будущий зять. Остальные четыре кресла были заняты представителями сферы обслуживания, поскольку они эффективно осуществляли обслуживание клиентуры, хотя и несколько специфичное.

Наиболее примечательным из всех присутствующих был смуглый субъект с рубцом от ножа на лице. Его стройность граничила с худобой, но у него явно был великолепный портной: его костюм, немного слишком светлый для сезона, выгодно оттенял его фигуру, максимально подчеркивая стройность, но расширяясь на плечах и на груди.

Действительно, для Слима элегантность была характерной чертой. Хотя в данный момент его искаженные черты лица явно отражали дурное настроение, это чувствовалось и по мрачному взгляду. Его звали Слим, что соответствовало его телосложению и напоминало прозвище одного из персонажей Питера Чейни — Слима Кэллагена, фамилия которого была бессовестно присвоена министром внутренних дел лейбористского правительства в Лондоне. Но его с тем же успехом можно было бы звать и Селимом. Так как если одни считали его французом родом из Алжира, то другие были уверены, что он араб, и эта неопределенность так и оставалась.

Совершенно очевидно было лишь то, что прошлое Слима — или Селима — было тесно связано с марокканским городом, расположенным неподалеку от Гибралтарского пролива, еще недавно космополитическим и международным. Это обстоятельство, а также его склонность играть с холодным оружием, дали ему остроумную кличку Танжерец-убийца. Он олицетворял власть в среде сутенеров, чей «персонал» оккупировал тротуары в квартале Центрального рынка.

Рене из Нанта и Морис-Моряк были похожи друг на друга как двоюродные братья, если не как родные. У них был тот характерный вид, который вырабатывается склонностью к насилию и жестоким решениям. И тому и другому было около 35 лет, оба коренастые, с низкими лбами, оба они постепенно прибрали к рукам всю торговлю наркотиками в квартале. Они держали в руках весь рэкет по защите торговцев, который был, конечно, не таким всеобъемлющим, как в городах Соединенных Штатов, но значительно более процветающим, чем представляли себе несведущие люди.

Все хозяева гостиниц или баров в скромных закоулках, все содержатели бистро и девицы, которые вели там свои переговоры, раскошеливались, правда, неохотно. Трудности Рене из Нанта и Мориса-Моряка (прозванного так за его службу в морской пехоте) были не менее очевидны: родившись уголовниками, они ими же и умрут. Они были неспособны подняться над своим окружением. Это уж была особенность их природы.

Совсем по-другому обстояло дело с Тино. Цезарь Леони получил свое прозвище за медовый голос, очень похожий на голос знаменитого тенора, его соотечественника. Леони был небольшого роста, с привлекательным овальным лицом. И если присмотреться повнимательнее, то можно было бы заметить определенную тенденцию к одутловатости по мере его приближения к сорока годам. Он обладал сдержанной элегантностью, характерной для тех, кто привык вращаться в богатых кругах. Его главными качествами, характерными для профессионального игрока, были: спокойствие, хладнокровие, абсолютный контроль за движением каждого мускула.

Такой человек, как Тино, во время последней войны перенес в парижскую среду все авантюрные замашки, характерные для корсиканцев. Если раньше они были бесспорными королями, то теперь их постепенно заменили в контроле за девицами выходцы из Северной Африки. Затем появились югославы, которые постепенно, кусочек за кусочком, отгрызали от их империи, монополизировав сначала марихуану, затем постепенно наложив руку и на героин.

Областью, принадлежавшей почти исключительно сыновьям острова Красоты, еще оставались азартные игры, но и здесь им становилось все труднее сохранять свое место. С вершины, какой являлись элегантные круги из кварталов вблизи Плас Этуаль, цепь игорных домов опустилась до тайной игры в покер в задних комнатах забегаловок в квартале Центрального рынка.

Здесь-то и заключалась основная сфера деятельности Тино. Он не обладал качествами, необходимыми крупному главарю. Он был не слишком интеллигентен и следовал за развитием своей профессии, не переступая ее границ. В результате именно он с наибольшей поспешностью явился на совещание в Рувре. Он почти инстинктивно чувствовал, что его будущее связано с Ранжис.

За маленьким соседним столиком в нише окна скромно сидела Изабелла с блокнотом для стенографирования в руках, представляя тем самым секретариат совещания. Для этого она была прекрасно подготовлена. Ее отец Гюстав Пеллер, который никогда не забывал о реальностях повседневной жизни, сделал так, чтобы она, несмотря на ее состояние, окончила высшую экономическую школу; тогда в случае необходимости она могла бы обеспечить свое существование.

Леонтина Пеллер бросила взгляд через застекленную дверь на газоны, очищенные на зиму вокруг черных стволов, блестевших под дождем. После того как Гюстав купил эту усадьбу, она вложила немало сил в ее благоустройство. У парка, который представлял собою дикие джунгли к тому времени, когда они стали его владельцами, так же, как и у большого дома, было свое прошлое, которого она не могла себе представить, прошлое, которое было чужим, но с которым она покончила, тогда как вилла в Антибе оставалась только местом, где она проводила отпуск.

В течение последних месяцев за время своего вдовства она много раз размышляла над тем, не угрожает ли переезд в Ранжис существованию усадьбы в Рувре. Опасность стала особенно очевидной после взрыва бомбы…