Рене Бурдье - Четвертая пуля

Клид наконец поднялся. Лоду не понравились слова «шпик» и «ангел» и ему ничего не говорила сцена, к которой так готовились.

— Полагаю, мне пора вас покинуть, — сказал Клид. — Я отправляюсь спать.

Он надел свое пальто в прихожей и вернулся пожать им руки. Лод изобразил беспокойство.

— Сможете ли вы найти дорогу самостоятельно? Я не могу вас отпустить одного. На машине я за пару минут…

Клид жестом остановил его.

— Будьте покойны. Оставайтесь с Роз-Мари. И ведите себя прилично. Она храбрая девушка.

Он застегнул пальто.

— И потом, — сказал он, — у меня отличная память. Я знаю вашу дыру как свои карманы.

Роз-Мари еще была в состоянии возражать.

— Вы неблагодарны. Это не дыра.

Клид послал ей воздушный поцелуй.

— Конечно, детка. Это важный город, Орлеан. Он напоминает мне Бекон-ле-Брюйер. Спокойной ночи. Постарайтесь увидеть приятные сны.

Он уже был в прихожей и закрывал за собой дверь.

— Кстати, — спросил он, не оборачиваясь, — вы не сказали, в котором часу вы закончили уборку в номере 19?

— Было что-то около часа. Без пяти…

Горничная только что ушла. Жюльетта Дравиль некоторое время слышала ее удаляющиеся по лестнице шаги. Девушка спускалась быстро, торопясь на свидание. У нее свободный вечер, для нее жизнь продолжается.

Она немного поплакала с Жюльеттой, из солидарности, потому что она любила свою нетребовательную хозяйку. Затем задумалась о себе, о своем нынешнем женихе, сообщившем, что наследует нотариальную контору в провинции («Ну, вообще-то у меня будет время; я не тороплюсь последовать по его стопам»), всем своим видом давая понять, что она имеет дело с человеком из семьи с достатком.

Обучаясь на юридическом факультете — требование преемственности, — он уверял, что его истинное призвание — литература, декламировал свои стихи, на самом деле позаимствованные у Мюссе, Ламартина, Шенье, Арагона, ибо у него была феноменальная память. Он претендовал на роль гения.

— Ты моя вдохновительница, моя муза. В сущности, ты видишь, что я не более, чем твой переписчик. Как будто я пишу под твою диктовку. Однажды я опубликую все это в одной книге и, знаешь, как я назову ее? Твоим именем — «Генриетта», а ниже мелким шрифтом: «Поэмы моей милой». Тебе это нравится?

Конечно. Она была без ума от радости. Генриетта не могла не петь, даже готовя обед. Такое счастье…

Жюльетта Дравиль слышала, как она открыла, потом закрыла входную дверь. Тотчас повисла гнетущая, давящая тишина. Тишина запустения и смерти. Итак, теперь она познала это состояние, когда царит в ночи неподвижное молчание. Ее сердце так билось, что она поняла — она не сможет перенести его. Это ее пугало.

Она подошла к телефону. Набирая номер, она думала о Клиде, о том, как избавиться от него. Сделать все, чтобы никогда больше не видеть его. Позвонив ему, она думала найти в нем союзника. Полагала, что он поймет…

Он ничего не понял. Он был против нее, и она его ненавидела больше, чем кого-либо на свете.

В трубке глухо стонали гудки. Неужели он уже уехал? Ничего ей не сказав, не попрощавшись? Так быстро? Она чувствовала себя покинутой, приговоренной, запертой в тюрьме молчания. Из горла рвались рыдания.

Гудки прекратились. Она закричала: «Анри!» — и это был крик отчаяния.

Анри Бертье не узнал ее голос. Он сомневался, снять ли трубку, потом подумал, что это может быть Жюльетта. Уже давно он ждал этого звонка…

— Наконец-то, — сказал он нежно, — я не осмелился позвонить. Между тем…

Ее страх прошел, только ноги подкосились. Она рухнула на пуфик рядом с телефоном.

— О, Анри… Как вы могли?..

Она задыхалась от слез. Бертье корил себя за то, что сейчас не рядом с ней, что чуть было не покинул ее. Он испугался, думал только о том, где спрятаться. Он попытался защищаться.

— Послушайте меня, Жюльетта. Мне показалось, что служанка видела меня выходящим из номера Жана. Не уверен, но это возможно. Она в это время была в коридоре и…

Он запутался, не сумел объяснить четко. Говорил себе, что они ни о чем не договорятся по телефону. О таком можно говорить только с глазу на глаз.

— Жюльетта!

Он почти кричал, за несколько секунд сорвав голос. Она рыдала.

— Нам нужно увидеться, — продолжал он мягче. — То, что произошло — ужасно, но нам нужно держаться друг друга. Я сейчас приеду.

Опять тишина. Она размышляла. Ее голос дошел наконец до Бертье:

— Это невозможно, Анри! Если полиция найдет вас у меня, мы погибнем оба.

Он резко прервал ее.

— Скажите, что вы не хотите больше меня видеть! Ваши прекрасные чувства, ваши обещания, и вот результат!

Жюльетта Дравиль испустила истошный вопль.

— Как вы можете такое говорить, Анри? Вы отлично знаете, что я решила оставить Жана. Теперь в этом нет необходимости. Но это опасно. Могут обвинить нас. Детективы уже…

Бертье вздохнул. Ничего еще не потеряно. Ее надо убедить сделать это быстро, поторопить ее, не дать ей времени раздумывать.

— Оставаться опаснее. Особенно если девушка меня видела и рассказала об этом.

Продолжал он все более настойчиво:

— Все остается в силе, Жюльетта, если вы того хотите. Все. Я сяду в машину и буду у вас через четверть часа. Подготовьтесь.

Он чувствовал, что она готова согласиться.

— Соберитесь быстро, любовь моя, я прошу вас.

Прежде чем ответить, Жюльетта Дравиль выглянула из-за шторы. На противоположной стороне улицы все еще караулил мужчина, она обескураженно отпустила штору.

— О нет, Анри, это невозможно. Полиция поставила человека следить за домом. Он помешает нам уехать.

Бертье громко рассмеялся. Он чувствовал себя уверенно со своими девяноста килограммами мускулов.

— Не беспокойтесь, дорогая. Будьте готовы к моему приезду. Ваш ангел-хранитель ничему не помешает.

Жюльетта Дравиль задрожала. Его тон ее встревожил. Что он хотел сказать?.. Только не было больше сил протестовать. Она повесила трубку и отправилась на поиски чемодана.

Клид толкнул дверь тамбура «Крике» и оказался в ослепительном свете у входа в просторный зал. Снег таял на его лице — пренеприятнейшее ощущение. Он достал платок и вытерся как можно тщательнее. Затем снял шляпу, спокойно ее стряхнул, вернул на место непокорную прядь, пробежав при этом по залу быстрым взглядом. Никто не обратил на него внимания.

На полу, там, где он стоял, снег, занесенный снаружи посетителями, образовал большую лужу. Клид, в свою очередь, постучал нога об ногу и, сняв пальто, стряхнул остатки снега.

Он бывал здесь в 1943 и 1944 годах, тогда по вечерам орлеанская буржуазия тайно тут встречалась и, казалось, Жанна на бронзовой лошади, установленной посреди площади, своей шпагой, направленной в сторону Англии, защищала священный обряд принятия аперитива.