Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

— Как самочувствие? — спросил он, зажигая свет.

— Неважное, — ответил я и взглянул на часы. Было начало седьмого.

— Ничего. Сейчас поправим.

Виталий Павлович развернул на столе газетный сверток, в котором оказались кусок вареного мяса, пара луковиц, несколько картофелин в мундире и пирог с капустой, достал из шкафа кипятильник, кружку, начатую пачку чая и занялся приготовлением завтрака.

— Какие планы на сегодня? — поинтересовался он, когда я сел за стол. — Машина понадобится?

— Первую половину дня отвожу для допроса. Во второй, если Ухов не признается, надо будет съездить в Зайцево, привезти свидетелей, чтобы предъявить его для опознания и дать очные ставки.

— Понятно, — сказал Потапов, — занимай соседний кабинет, а я пойду в дежурку, выясню, на ходу ли машина.

Я позавтракал и вызвал Ухова на допрос. Войдя в кабинет, Гришка сел, закинул ногу на ногу, втянул подбородок в расстегнутый ворот ватника, засунул руки в карманы брюк и больше эту позу уже не менял. Сначала он делал вид, что не слышит вопросов, потом немного оттаял и рассказал, что на ремонте шоссе трудился вплоть до завершения всех работ, в свободное время ходил в сельские клубы, играл там на баяне, был знаком со многими девушками, однако никаких бус никому не дарил и ничего о краже ящика с ними не знает. Свой уход с работы в леспромхозе он объяснил тем, что давно хотел завербоваться на лесоповал в Коми АССР, но колебался и, чтобы полностью разделаться с сомнениями, попросил уволить его немедленно.

Дальше этого Ухов в своих показаниях не пошел. Просидев с ним до наступления темноты, я прекратил допрос, отправил Ухова в камеру задержанных и попросил у Потапова машину.

— Шофер целый день провозился с ней. Сейчас доложит, удалось ли что-нибудь сделать, — сказал Виталий Павлович.

Зазвенел телефон. Потапов снял трубку и заерзал на стуле, пытаясь перебить кого-то:

— Подожди, я тебе говорю: подожди! Ну вот так-то. В армии ты служил, уставы зубрил, а доложить, как положено, не умеешь! Все «беспокою» да «беспокою». Запомни раз и навсегда: беспокоит только вошь, а подчиненный докладывает! Понял? Как твой «мерседес»? Сейчас поедешь со следователем в Зайцеве. Всё!

Через полчаса шофер остановил милицейскую машину прямо у избы участкового. В ее окнах горел свет. Я выпрыгнул из кабины, вошел в сени и остановился, услышав мелодию знакомого романса:

Так иногда в томительной пустыне Мелькают образы далеких, чудны* стран…

Я открыл дверь в горницу. У окна на табуретке сидел Иван Васильевич — в нижней рубахе, брюках галифе и тапочках. Он отдыхал. Рядом, на столе, хозяйка перетирала вымытую посуду, а на полу с пушистым серым котенком возился их сынишка.

— A-а! Дмитрий Михайлович! — воскликнул участковый. — Заходи, заходи!

— Мне дорого время, — ответил я. — Гришка задержан, ничего не признает. Надо предъявлять девчатам. Собери их. Я с машиной.

— Это мы мигом, — сказал участковый и, как был в одной рубахе, выскочил на улицу.

— Ваня, хоть телогрейку накинь! — крикнула жена, но его и след простыл.

Я опустился на табуретку, сделал из бумаги бантик, привязал к нему нитку и тоже стал играть с котенком. Под табуреткой что-то звонко упало и покатилось. Я нагнулся: у стены лежала бутылка из-под водки. Жена, почуяв недоброе, тут же положила на стол полотенце и замерла, прислушиваясь:

— Никак завелся, — с тревогой в голосе сказала она.

С улицы доносились звуки, похожие на поросячий визг. Я быстро вышел из избы. В хлеву соседей стоял настоящий переполох: пронзительный визг поросят сопровождался жалобным блеянием коз и ошалелым, во всю глотку, кудахтаньем кур. Женщина в сенях кричала:

— Что ты делаешь, окаянный?! Избу ведь спалишь! Думаешь — участковый, так и управы на тебя нет?!

— Я тебе покажу управу! — отвечал Иван Васильевич. — Я тебя заставлю власть уважать! Говори, куда спрятала девку, не скажешь — все вверх дном переверну!

Загремели пустые ведра… Женщина завопила:

— Зачем спички-то чиркаешь?! Солома ведь кругом, дурень! Сейчас людей соберу! Опозориться хочешь?

Войдя в хлев, я увидел участкового. Лицо его, освещенное спичкой, было искажено гневом. Ногами он поддавал пучки соломы, ведра — все, что лежало на полу. Куры летали над его головой, падали и, окаянно хлопая крыльями, метались из угла в угол, пугая еще более поросят и коз.

— Сказано тебе, она в Новгороде, — уже более спокойно объяснила хозяйка. — Обещала вернуться, да, видно, задержалась. На что она тебе ночью-то?

— Врешь! Здесь она! — наседал участковый. — А ну, открывай погреб!

— Иван Васильевич! — крикнул я. — Прекратите! Идите домой!

Иван Васильевич на минуту опешил, потом шагнул ко мне:

— Ты кто такой? Почему лезешь не в свое дело? Кто здесь участковый — я или, может быть, ты? Убирайся в свой драндулет и чтобы духу твоего не было!

Я крепко взял его за руки и, тряхнув изо всех сил, сказал:

— Слушай внимательно, Ваня! Иди проспись. Завтра попроси прощения у хозяйки. Понял?! Это мое условие. Девчонок утром привезешь мне сам и извинишься за то, что сделал меня соучастником этого безобразия. Иначе уважать перестану…

— Э-эх! — махнул рукой участковый и, сплюнув, нехотя поплелся к своей избе.

В Пролетарке Иван Васильевич появился на рассвете в сопровождении двух девушек. Оставив их возле дежурного, он поднялся на второй этаж и постучался ко мне:

— Привез, Дмитрий Михайлович!

— Обеих?!

— Так точно, внизу ждут…

Он постоял, переминаясь с ноги на ногу и ожидая, видимо, что я напомню ему про вчерашний день, но я молчал.

— Слушай, нехорошо как-то вышло, — не выдержал участковый.

— «Нехорошо» — это мягко сказано. За такие дела надо с работы гнать!..

Участковый не спорил. Видно было, что на душе у него скверно.

— Начальство знает? — робко спросил он.

— Сегодня не знает, завтра узнает. Разве в этом дело?

— Слушай, не говори, а? Я перед той бабой извинился. Жаловаться не будет. И ты меня прости… Клянусь семьей, сынишкой — больше не повторится…

— Хорошо, не скажу, но если нарушишь слово — все вспомню, и тогда ответишь сполна!

— Ладно, — обрадовался участковый. — Помочь тебе чем-нибудь надо?

— Взгляни на Гришку, он в камере, найди двух-трех таких же парней и понятых.

Иван Васильевич выполнил это поручение. Я попросил его привести всех, кроме свидетельниц, и позвонил дежурному, чтобы доставили Ухова. Ухову я предложил встать там, где захочет, и, когда Гришка сделал это, пригласил в кабинет Галю.

— Есть ли среди предъявляемых граждан тот, кто подарил вам бусы? — обратился я к ней.

Девушка, опустив глаза, молчала. Ухов же стоял, как вкопанный, пристально глядя на свидетельницу.

— Галя, вы ведь не на свидание пришли. Поднимите голову и ответьте на заданный вопрос! — потребовал я.