Андрей Молчанов - Форпост

И снова ощущение огромности тюрьмы обрушилось на него, парализуя волю. Приземистая и ничем не примечательная снаружи, она возвышалась в его сознании мрачной, подпирающей небо горой.

– Время прогулки, – сказал старшина. – Хочешь подышать перед камерой? А то бледный, как мел. Удар хватит, а мне хлопоты ни к чему…

Он безучастно кивнул.

В тюремном дворе все было, как прежде: кто-то бродил по нему от стенки к стенке, другие, рассевшись кружками на корточках, курили, иные же, не желая терять формы, усиленно отжимались на бетонном полу. И слышался неумолчный, на полушепоте гвалт многих голосов разговаривавших между собой людей. Они шептались, суетились и перемещались, цепляясь за место под солнцем и за свою индивидуальность, пытаясь выжить в одном из самых первобытных по своим нравам мест на планете. Он ощутил и запахи: пота, дезинфекции, дерьма, ржавчины, хлорки…

Мрачный парень, сидевший, прислонившись к стене, быстро и изучающе посмотрел на него, но, ничего не сказав, смятенно отвел взгляд…

И тут краем глаза он усмотрел, как к нему быстрым и решительным шагом подступают пятеро молодых мускулистых парней. Одинаковых, словно отпечатанных единым штампом, – бритоголовых, насупленных, дышащих отчетливой агрессией. Исключение составлял затесавшийся между их литыми телами худощавый паренек, совсем еще мальчишка, шпаненок, старавшийся произвести впечатление. Он тоже пытался придать своему лицу неподвижное и бесстрастное выражение, что должно было оповестить всех: я крутой. И глядел на Федора с чувством собственного превосходства. Главным же был некто Бык, правая рука Смотрящего, его Федор выделил сразу: принца всех здешних подонков.

Бык смотрел на него с испытующим прищуром. Это был комок мышц, проницательный и злобный деспот, правивший здесь стальной рукой. Сам Смотрящий редко выходил из камеры, предпочитая руководить массами через него.

Федор понял: теперь и сейчас за все подвиги Коряги предстоит заплатить именно ему. Он унаследовал бремя долгов своего друга, и от этого не отвертеться. Вот и объяснение любезности коварного, как и вся тюрьма, старшины…

Стараясь сохранить на лице маску безразличия, он просто смотрел, как пятеро махровых негодяев приближаются к нему. Странно, но отчего-то он не испытывал сейчас перед ними никакого страха.

Бык сблизился с ним лицом к лицу.

– Здорово, Монах.

– Ну? – невольно произнес Федор первое подвернувшееся на язык слово. И прозвучало оно неожиданно зло и равнодушно.

– Сегодня прибыл?

– Как видишь, – ответил Федор.

– Может, курева подогнать, чайку? Ты ж на нуле…

– Нулевых ищи по другим сусекам, – сказал Федор.

– Слышь, брат, чего ты, как еж? – примирительным тоном произнес Бык. – Если ты о Коряге, то нам с тебя за его дела спрос чинить западло. И Смотрящий так сказал. А я здесь, чтобы ты это знал. Понял? – Затем он обернулся к своим подопечным и пояснил: – Монах – охренительный пацан! Замочил двух мусоров. Ты, правда, угробил «цветных»?

– Что судьба их решается на небесах, это точно, – сказал Федор. – Подробности пока неизвестны. Но то, что продырявил обоих, вам к сведению.

Пятерка разразилась довольным ржанием.

– А ты, Монах, оказывается, прочный валун, – подытожил, отхохотавшись и вновь привычно насупившись, грозный Бык, хлопнув его пудовой ладонью по плечу. От руки бандита исходили поразившие Федора теплота и уважение. – Будут вопросы – подходи, – сказал Бык на прощание.

«Ну вот, ты и вернулся, Федя», – думал он, входя в бетонный мешок камеры – на удивление пустой.

– Будешь сидеть с тремя мокрушниками, парой скокарей и карманником, – просветил его любезный старшина. – Думаю, общество окажется интересным. Хотя – куда им до тебя! Бандитизм, разбои, оружие, убийства, покушение на сотрудников, побег… Набрал таких козырей, на десяток жиганов пасьянс разложится… Ну, осваивайся!

Федор осмотрелся. Он искал глазами свою койку – самую пропащую, у параши, словно впитывающую и ее вонь, и все миазмы человеческого метаболизма, витающие в камере. Койка у входа, самая сырая и холодная. Летом на ней душно, как в бане. Все его сокамерники – наверняка ушлые урки, и он не имеет права возражать им ни в чем. Убить его они способны мимоходом, просто от скуки или каприза.

Все койки были застелены и явно принадлежали определенным хозяевам. Кроме одной – передней, нижней, расположенной под зарешеченным оконцем: там лежали свернутый рулоном матрац и стопка белья. Но эта койка не могла ему принадлежать, это была лучшая койка в камере! Ошибка? Провокация?

Он уселся на табурете, положив руки со сжатыми кулаками на чистый дощатый стол. Замок камеры снова заскрежетал, и в нее вошел молодой парень – тот наглый прихвостень Быка, одаривший его на прогулке высокомерием своего глумливого взора.

– Привет, Монах, – развязно сказал парень. – Чего не занимаешь шконку? Пацаны расстарались… Они сейчас все по следакам рассосались, – во, как совпало! Я Левак, кстати… Слушай, а взаправду вы с Корягой три сберкассы взяли?

– Я с тобой разговаривал? – не оборачиваясь в его сторону, спросил Федор.

– Нет, а чего такого?.. Я ж просто…

– Ты просто заткни свою гнилую пасть, козявка. И если я буду вести с тобой базары, то скажу тебе сам, когда я их буду вести. А если тебя разберет потребность что-нибудь мне поведать, ты сначала попросишь у меня на это разрешения. Усек, гаденыш?

– Да, Монах.

– А если у нас что-то пойдет не так, я возьму острый предмет и сделаю из тебя лейку или дуршлаг, по желанию. Все дошло, до упора?

– Да, я все понял, понял…

– А теперь сделай так, будто тебя здесь нет.

Парень осторожно полез на верхнюю койку и замер там, обиженно сопя.

А Федор, столь же неподвижно, с отрешенным лицом сидя за столом, вдруг испытал впервые за многие и многие месяцы, казавшиеся отсюда, с этого мгновения, долгими годами, внезапное и благостное облегчение, будто отошла от него долгая и неотвязная боль, доселе сковывавшая все его существо. И еще: ему внезапно захотелось улыбнуться. Самодовольно и сладостно. Но делать этого было нельзя. Категорически. Маска, одетая им сегодня, теперь будет на нем вечно.

Так он решил.

Перед защитой диплома в институте, в августе, Кирьян в очередной раз поехал к морю, куда еще в конце весны отвез жену с сыном. Ехал, преисполненный тревожных мыслей о будущем. Райисполком отбирал служебную квартиру, предоставляя ему взамен пару затхлых казенных комнат в коммуналке, а Даша ждала второго ребенка. Предстояла толкотня на общей кухне, мыкания в очередях к ванной, выслушивания нареканий от соседей за бесконечные постирушки… Продать второй камень и купить квартиру? Но жилплощадь в Стране Советов продается как кооперативная собственность, а кто его, дворника, примет в кооператив, куда длинная очередь из блатных и денежных москвичей, на важных службах числящихся?