Алексей Шерстобитов - Неприкаяный ангел

Последнее время, участились, какие-то видения. Это были запомнившиеся отрывки снов. Они повторялись в воображении и касались одного и того же. Он, как бы со стороны наблюдал, будто чужими глазами, за происходящими сценами общения разных людей. Некоторых он не знал, но во сне, почему-то, отдавал себе отчет кто они, и с этим знанием просыпался.

Поначалу, он пытался отогнать навязчивость происходящего, считая, что это игры его собственного разума. Но духовный отец, принимая исповедь, восприняв все серьезно, попросил подробностей. Священник настоял поразмыслить, чьим бы этот взгляд мог оказаться, хотя бы, исходя из списка участвующих в беседах или заинтересованности в информации, поставляемой таким образом. Другими словами отче настоятельно уверял не отбрасывать именно эти сны в сторону, хотя в принципе, к другим был всегда равнодушен.

Протоиерей Иоанн, не стал говорить своему духовному чаду, что и сам последнее время подвержен некоторым подобным же видениям. Кое-что, из рассказанного пересекалось с виденным им самим. Имея чуткое сердце, и будучи прозорливым человеком, батюшка ощутил опасность, нависшую над другими его чадами: Валерией – Элеонорой, Татьяной, Павлом и Мартыном. Настороженность и серьезность, заставили его совершить внеплановую поездку, сразу по возвращению из паломничества по монастырям с Элеонорой Алексеевной, к своему духовному отцу, бывшему затворником в одном из самых древних монастырей Руси.

Волнение оказалось не праздным, старец подтвердил опасения, и духовным видением предупредил, что все кончится, когда неприкаянная душа страдальца вернется в тело:

– То и будет ему вторым началом… – После чего, пожевав седой ус, добавил с хитринкой:

– Смотри, сын мой, за «Пыльцой Ангела», она или спасет или погубит… – Отец Иоанн, в удивлении поднял брови. Он сразу понял, о чем речь – тот порошочек в мешочке, что Элеонора получила, при видении. Но от куда же это стало известно?

Секундное замешательство прошло, в чувствах он припал к, почти прозрачной руке, духовного отца и произнеся:

– Ну конечно же!.. Слава Богу… – Оба, без дальнейших слов, отдались происходившему в душах.

Подняв с колен только что исповедавшегося, старец усадил его рядом на скамью, служившую ему всем, что можно представить. Другой мебели, кроме иконостаса и не было. Наставление продолжилось следующим:

– От этого…, оживет он или нет, зависят многие судьбы и в прошлом, и в настоящем, и в будущем… – Не задумываясь, как чья-то судьба может зависеть в прошлом от настоящего или от будущего, протоирей кивнул, и получив благословение, через два часа уже ехал в поезде обратно в Москву.

Элеонора Алексеевна закончила свое путешествие несколько раньше, но уже с нетерпением ждала возвращение батюшки.

На полпути, в момент, когда появилась связь, он получил сразу два сообщения, чему не удивился.

Первое было от Элеоноры Алексеевны, второе от ее внучки. Не договариваясь, они одновременно послали почти одинаковый текст, получив и одинаковый ответа – «Жду вас к вечеру на чаек 22.00. Спаси Господи!»

В ожидании батюшка совсем не чувствовал усталости, время пролетело одним порывом ветра, и все, что он помнил – непрестанное делание им молитвы от самого выхода от старца, до своей келейки…

Женщины появились ко времени. Самовар принесли за пять минут до их прихода, как раз, минута в минуту, когда священник закончил читать свое правило. Кланяясь, и после, благословляя обоих вошедших, он, после целования, мягко произнес:

– Что сестры, умаялись…, или сны беспокоят?… – Сказанное, будто молнией, прибило обеих к полу – по поводу снов он попал в самую точку!

Мы все полны мистицизма, мы сами загадки и настолько индивидуальны своими тайнами, даже от самих себя, что таким же воспринимаем весь окружающий мир. Каждый из нас по-своему видит его, и пытается изменить под себя. Когда это не получается, мы начинаем верить, что, все же, кое-что вышло.

Мир же, оттолкнув все наши усилия, будто смеясь, одним мазком может ввести нас в состояние, о котором мы будем вспоминать всю оставшуюся жизнь, если сможем, конечно, из него благополучно выйти.

Что мы думаем о сновидениях? Как реагируем на них? Что они для нас? У всех по-разному, причем, в разные промежутки нашей жизни, разнится и отношение. Да что говорить, если не верящий в них, все свое существование человек, вдруг начинает утверждать, что ему всегда снятся вещие сны. Они бывают разные. Об этом существуют целые учения. Многие зарабатывают на их пояснении большие деньги, умудряясь убеждать не глупых людей в том, к чему они потом станут бессознательно стремиться.

Наиболее ценная мудрость: «Ночь прошла и сон за плечи!»

Но бывает их навязчивость и, действительная предвещательность, очень даже возможного, притягивает и не дает спокойно о них забыть. Что делать, если сны нескольких человек, касаются одного события, но остаётся непонятным – предупреждают они о хорошем и долгожданном, или о нежелательном и страшном?

В нашем случае, все видели, что-то свое, где пересекалось реальное с невозможным…

Батюшка смотрел на своих чад без вызова, скорее уставшим взором, выглядя человеком, слышавшим уже миллион раз то, о чем ему хотели поведать. Это была всегдашняя его привычка, помогавшая осадить человека, желавшего рассказать о произошедшем с ним чуде или явлении ему Самого Господа.

Обе осеклись, но вспомнив важность снов, по старшинству начали:

– Ты у нас, батюшка, прозорливец…

– Да обычен я, не наговаривай. Все от Бога, что есть…

– Пусть. И все же. Что не говори, а страшно даже стало. Видела…, урода, как будто демон, сидит на подоконнике и наматывает веревку на руку…, а я, как будто его мысли понимаю. Сидит и считает: «10… 20… 30…» – души им загубленные. Нууу, думаю, на этом остановится, третий этаж – куда ж больше, и так уже длинная…

– Почему третий?.. – Отче напрягся…

– Помилуй, так в больнице этой, где отец Танин…, он как раз на третьем…

– Больница? Опять больница… Ну…

– Он все считает и считает. Вдруг остановился и как закричит: «Еще пятерых не хватает!» – то есть, пяти душ, для сплетения достаточной длины веревки, чтобы ему окаянному, попасть, куда он хочет. Присмотрелась, а он уже отматывает от рулона туалетной бумаги. Отмотает и отдерет, отмотает и отдерет, а на каждом этом кусочке, чья-то душа. Оторвал, бросил…, и с бумажки душа взлетает, будто, что жил – то зря. Я стараюсь рассмотреть, да не вижу – одеваю очки за очками, а разглядеть не могу! А он все пять, да пять! Вдруг, вижу в палате то не одни мы, а как всегда несколько нас. Только в этот раз все под балахонами одинаковыми – ни лиц, ничего не видно. Отдерет он, выбросит, и один балахон, и тот, кто под ним, вслед за бумажкой… фьють! Я уже и молиться стала, всех в здравии помянула. Не знаю, батюшка, как пятерых отсчитал, так брык, и с подоконника вниз…