Наталья Александрова - Убийство напрокат

Специально для таких посетителей держу! Вы не представляете, как она их успокаивает!

Надежда, все еще с опаской поглядывая на гранату, выбралась из-за кресла и спросила:

— Чего он хотел?

— Лямзин-то? — Борис Михайлович усмехнулся. — Вы же слышали, он хотел, чтобы я съел свою газету…

— А почему? Откуда такое странное желание?

— Ну он ушел не попрощавшись и не объяснив до конца причины своего визита, однако я думаю, что Лямзину не понравилась моя статья в последнем номере. Я там высказался насчет того, что последнее время Лямзин находится не в самой лучшей форме и позволяет себе нарушения режима тренировок… Попросту выражаясь, каждый вечер напивается как свинья…

— А что, это действительно так? — поинтересовалась Надежда.

— Нет, все-таки вы не журналист… — Рязанский с сомнением посмотрел на нее. — Что значит — действительно так? Мне оплатили статью, я написал то, что хотел заказчик, а так это или не так — кому это интересно?

— Ну вы просто как киллер! — ужаснулась Надежда.

— Кстати, вы мне напомнили об одном неотложном деле, — озабоченно проговорил Борис Михайлович и нажал на кнопку селектора:

— Анатолий, зайди ко мне! Немедленно!

В коридоре снова послышались тяжелые шаги, и Надежда Николаевна испуганно подумала, что знаменитый боксер возвращается, чтобы закончить разговор. Однако вместо Лямзина на пороге кабинета появился тот самый охранник, который совсем недавно пропустил Надежду в офис.

Однако за прошедшие минуты внешность секьюрити разительно изменилась.

Его довольно-таки невыразительное и бесцветное лицо приобрело новые, весьма яркие краски. Под левым глазом охранника на глазах разрастался и багровел огромный синяк.

Надежда с необъяснимым злорадством представила, как этот синяк к завтрашнему дню станет лиловым, а еще через несколько дней начнет зеленеть и желтеть, и настроение у нее почемуто улучшилось.

— Ты почему, голубь, Лямзина пропустил? — спросил редактор с мягкой, отеческой интонацией, уставившись на вошедшего охранника.

— Так, Борис Михалыч, он же того… — Мужчина невольно потер разгорающийся синяк.

— Он, значит, того, а ты — не того? — передразнил его Рязанский. — А за что же я тебе, Толя, деньги плачу?

— Он же чемпион… — уныло протянул охранник. — Мне против него никак…

— Уволен, голубь! — ласково сообщил редактор. — До конца дня досидишь, и свободен!

Мне не нужны объяснения, мне нужна охрана!

Мужчина молча развернулся и вышел из кабинета.

Борис Михайлович потер маленькие ручки и повернулся к Надежде:

— Извините, работа. Так о чем вы хотели со мной поговорить? И, кстати, я не расслышал ваше имя.

— А я его и не успела назвать! — Надежда уселась на стул напротив редактора и представилась:

— Надежда Николаевна.

— И чем я вам, Надежда Николаевна, могу быть полезен?

— Я хотела поговорить с вами об одной вашей сотруднице — об Ирине Горностаевой.

— У меня нет такой сотрудницы, — отрезал Рязанский, мгновенно помрачнев.

— Может быть, я не правильно выразилась, — Надежда придвинулась ближе к столу, — она — ваша бывшая сотрудница.

Борис Михайлович помолчал, затем в упор уставился на свою собеседницу и спросил:

— И почему я должен обсуждать ее с вами?

— Вы не должны, конечно… — Надежда поймала его взгляд и вложила в свой голос максимум чувства и убедительности. — Но я очень прошу вас… Дело в том, что мой сын…

Он хочет жениться на этой.., на этой девице, а у меня просто ужасные предчувствия… Я понимаю, вы можете сказать, что почти каждая мать настороженно относится к будущей невестке, но поверьте, я — человек достаточно сдержанный, умею контролировать свои эмоции и стараюсь трезво оценивать людей…

— Знаете, что я вам скажу… — Борис Михайлович откинулся в кресле и с сочувствием взглянул на Надежду. — Уезжайте.

— Куда? — растерянно спросила она.

— В Австралию, в Новую Гвинею, на Мадагаскар… В общем, чем дальше, тем лучше.

— Что за странный совет?

— Если Ирина Горностаева по какой-то причине положила глаз на вашего сына — вы ничего не сможете сделать… — Редактор тяжело вздохнул. — Я — тоже человек сдержанный и довольно решительный…

— Я успела это заметить, — с уважением вставила Надежда, — как вы разделались с боксером!

— Но я не выстоял против этой.., этой девицы и одного раунда. Вот послушайте про то, как Ирина Горностаева делала карьеру… Она появилась в нашем городе два года назад.

Скромная с виду провинциальная журналисточка… Она ведь родом из Заборска, вы знали?

Надежда молча кивнула, не перебивая собеседника.

— У меня как раз ушла одна сотрудница, родила ребенка. Ну я и взял Горностаеву. С испытательным сроком, конечно. Но ей этого испытательного срока вполне хватило…

Рязанский немного помолчал.

— Она писала небольшие заметочки для заполнения пустых мест в номере. Допустим, освещала седьмой конгресс производителей валяной обуви или четвертый всероссийский фестиваль сухариков к пиву. Это — еще в самом лучшем случае. В общем, кое-как держалась на плаву. С виду она была такой тихой, такой скромной — мухи не обидит! Никто не ожидал от нее подвоха. Но на самом деле она мечтала сделать карьеру — любой ценой…

И тут ей подвернулась скандальная история в одной школе…

Надежда замерла, как кот над мышиной норкой, боясь пропустить хоть одно слово. Редактор выдержал небольшую паузу и продолжил:

— Директора школы обвиняли в сексуальных домогательствах. Нафантазировала избалованная девчонка, дочь богатых родителей, ее папаша забил во все колокола… Я, как назло, отсутствовал… Может у человека быть хоть неделя отпуска раз в три года?

Надежда Николаевна сочувственно кивнула, но Рязанский энергично мотнул головой:

— Как выяснилось, нет, не может. Эта стервочка Горностаева воспользовалась моим отсутствием. Она написала большую скандальную статью и провернула целую операцию, чтобы протолкнуть ее в номер. Одного репортера подпоила, чтобы он не успел закончить срочный материал, для которого была зарезервирована полоса, ответственному выпускающему задурила голову, так что тот пропустил на освободившееся место ее статью, почти не читая…

Надо сказать, что стиль у девчонки есть… Определенно есть! — Борис Михайлович поморщился, как будто проглотил что-то очень горькое. — И стиль, и хватка… Только вот ответственности ни на грош! Вернувшись из отпуска, я еле сумел разгрести созданную ей ситуацию.

Еле сумел спасти газету. Ведь такие материалы нельзя публиковать до решения суда…

Редактор еще немного помолчал.

— Самое главное, что и мне, и даже ей самой было понятно, что в статье нет ни слова правды. Вы, наверное, думаете, что нам это совершенно все равно — журналисты, пираньи, акулы пера, бросаемся на кровь… Так вот ей — действительно все равно, а я, когда увидел того человека, почувствовал что-то такое…