Андрей Троицкий - Звонок другу

Простаков имел свою долю в этом бизнесе, но не кормился на доходы с капитала, предпочитал зарабатывать деньги своими руками. Для парней Кота Кулибин лично выполнял кое-какие поручения, в экстренных случаях разрешал оставить на хранение в гараже тачки, мягко говоря, сомнительного происхождения. Здесь всегда можно спокойно поговорить за жизнь за бутылкой пива.

Сегодня, когда пригнали мерс, разговор завязался сам собой. Предстояло решить судьбу мерина, а заодно уж обсудить и другие вопросы.

— На мерс можно сделать документы, — предложил Рама. — Это займет месяц. Возможно, два. Как получится. Потом обязательно найдется приличный покупатель, который… Короче, эта тачка уйдет с присвистом. Но пусть она сначала отстоится. Здесь или в другом месте.

— Месяц, другой, третий, — передразнил Кот. — Это очень долго. С оформлением левых документов сейчас большой напряг. У нашего человека в ментовке проблемы, он не может помочь ни за какие деньги. И здесь, у Кулибина, мерс долго держать нельзя. Ставить тачку в мой бокс тоже стремно. Кое-кто нашептал, что менты хотят прошмонать наши кооперативные гаражи.

— Тогда отдадим мерс азербайджанцам, — сказал Рама. — С этой тачкой нам что-то не везет. Если дожидаться документов большой напряг, можно хоть завтра с ними договориться.

— Каким азербайджанцам?

— Ну, я имею в виду тех парней, которые перегоняют иномарки на Кавказ. Такой вариант ты не рассматриваешь?

— Не рассматриваю, — покачал головой Кот. — Мне это даже в голову не приходило. Хачики дают копейки.

— Я свое мнение высказал, — пожал плечами Рама. — А вы решайте, как хотите. Тачка несчастливая, будто проклятая. От таких машин надо избавляться в три секунды. Брать, сколько дадут, и кранты. Слушай, в моей жизни всякое случалось. Но не было такого, чтобы одну и ту же помойку два раза уводить. Но вот случилось. Взяли мерс по второму кругу.

Килла, покуривая, сидел на верстаке, болтал ногами и время от времени прикладывался к горлышку пивной бутылки. Он не принимал участия в споре, хорошо зная, что его мнение по поводу мерса никто в расчет не примет. Килла не силен в вопросах сбыта паленых машин, и это все знают. Темное пиво горчило, Килла скучал, засунув руку под куртку, гладил ребра. В бильярдной он пропустил три-четыре чувствительных удара в корпус, но, кажется, батареи целы. Если бы Костян вовремя не подоспел со своей пушкой, пожалуй, тот бритый налысо бугай с татуировкой ГУСИ на предплечье обломал бы Килле рога.

— А вы еще подеритесь, — предложил Килла и зевнул. — Как же с вами, парни, скучно. Хоть бы кто-нибудь кого-нибудь укусил.

Ошпаренный расположился в темном углу гаража. Развалившись на металлическом стуле с мягким сиденьем, он вытянул ноги и, смежив веки, думал о том, что та кассирша из зала игровых автоматов очень даже ничего девочка, только ее надо хорошо разглядеть. Возможно, мордочка не очень эффектная, остренький носик, похожий на клюв синицы, крупные веснушки на щеках. Зато все остальное на месте. Фигура, как у Мерилин Монро в молодые годы.

Повалив очередной игровой автомат, Ошпаренный бросил багор на пол, отдышался. Тогда он впервые пригляделся к девчонке, стоявшей лицом к стене. Шагнув к ней, схватил за руку, повернул к себе лицом. «Здравствуй, крошка», — Димон дружелюбно улыбнулся. Девчонка дрожала, не от страсти, разумеется, от страха. Ошпаренный прижался губами к ее губам, взасос поцеловал ее. Задрав юбку, провел ладонью по гладким бедрам, ущипнул за мягкое место.

«Может, встретимся в другой обстановке? — предложил он. — И в подходящее время, а? Я не такой плохой, как кажется с первого взгляда». В ответ молчание, то ли ему не верили, то ли его боялись. Не сразу поймешь. «Ну, как тебя зовут?» — Ошпаренный ухватил девчонку за талию, притянул к себе. «На… На…» — девчонка находилась в прострации, кажется, она вообще не понимала, что происходит. Охранник, стоявший у стены, обернулся, глянул на Димона, чуть зубами не заскрипел. И схлопотал кулаком в ухо. Девчонка, чье имя он так и не узнал, затряслась так, будто по ее телу пропустили ток или по заднице прошлись хлыстом. Ошпаренный повернул девку лицом к стене, отступил назад, поднял багор. «Хрен с вами, — сказал Димон. — Стойте смирно». И так саданул по игровому автомату, что деревянная ручка багра треснула и разломилась надвое. Вот она, жизнь. В кои-то веки встретишь приличную телку, и даже некогда познакомиться, словом переброситься. Все дела да случаи.

Ольшанский вышел на улицу через служебный вход, сел в бумер и уехал.

Через полчаса он сидел на квартире любовницы, уставившись в экран выключенного телевизора, и перебирал свои невеселые мысли. Мотина не могла понять, с какой целью к ней приехал этот человек, это чучело с замотанным носом и разбитой мордой. Заняться любовью в таком состоянии Ольшанский все равно не способен. Тогда зачем он здесь? Видно, что и Виктору это свидание было в тягость.

Мотина нервничала, глядя, как Ольшанский вскакивает с дивана и бежит к окну, смотреть, на месте ли его любимая БМВ. Возвращается, падает на подушки и сидит, молча разглядывая настольную лампу или пустую стену. Она хотела спросить о том, что же случилось, кто расписал ее любовника под хохлому, но побоялась даже рот раскрыть: вдруг Ольшанский сорвется с нарезки, схватится за кухонный нож, лежащий на журнальном столике, и попишет ей физиономию.

Гробовое молчание становилось невыносимым, и Татьяна решилась на вопрос.

— Может, на ночь к синякам повязку с бодягой привязать? К утру лучше будет. Мне всегда помогало. Ну, в ту пору, когда я была замужем за своим психом. Он ревновал меня даже к неодушевленным предметам.

— Вот себе что-нибудь и привяжи. К одному месту. Мне без надобности.

— Нос-то хоть на месте?

— Не совсем, — вздохнул Ольшанский. — Зато член цел. Его пока не сломали. Ты довольна или как?

— Раньше ты мне другие слова говорил, — всхлипнула Мотина.

— А каких слов ждет от меня безмозглая курица? — огрызнулся Ольшанский.

Мотина очень хотела показать гостю на дверь, но вместо этого, протянув руку, погладила его по каштановым вьющимся волосам, авось, подобреет немного. Но Ольшанский снова подскочил с дивана, будто по голове не ладонью провели, а саданули раскаленной докрасна кочергой. Кинулся к окну. Распахнув шторы, долго торчал у подоконника, глядя вниз, то ли машиной своей любовался, то ли ворон считал.

— Стоит моя любимица, — сказал он самому себе. — Ну, куда ты от меня денешься?

— У тебя одно на уме: твоя машина, — слова вырвались у Татьяны помимо воли. — Господи, неужели в жизни не существует ничего интересного, кроме этой железки?

Ольшанский, обернувшись, посмотрел на Мотину страшными глазами. Он подумал, что Татьяна как-то постарела, расплылась и ничего не осталось в ней от той симпатичной женщины, которую он знал еще в Краснодаре. Она стала похожа на мамку из публичного дома.