Татьяна Степанова - Флердоранж — аромат траура

— Ой, я не знаю. — Катя пожала плечами.

— Не знаю, — передразнил он. — Эх ты, шофер… Ладно, что с тобой делать? Вечером погляжу сам, что там у тебя в багажнике и под капотом, — он улыбнулся, — так до сих пор меня, между прочим, и не прокатила по здешним ухабам. Все только обещаешь.

Трубников уехал и словно в воду канул. Солнце садилось, близился вечер, а от участкового все не было известий.

— В случае чего, как он должен с тобой связываться? — спросила Катя.

— Я ему свой телефон отдал, у него же нет, не разжился. Дал твой номер. Он позвонит, если ситуация там в доме как-то изменится. Но видишь — не звонит. Значит, там нет ничего.

— Да как он за домом наблюдает, из кустов, что ли?

— Ну, тактике наблюдения Христофорыча учить не надо, — хмыкнул Никита. —. Там, где пехота не пройдет, не пролетит стальная птица… Давай я что ли, съезжу туда, проверю, уснул он там, что ли?

— Я с тобой. — Катя решила не отрываться от сплоченного коллектива.

Ехали дорогой через поля. Катя отметила, что Колосов как-то вдруг сбавил скорость, свернув на тот самый проселок, петляющий в высокой ржи.

— Что-то не так? — спросила она тихо.

— Нет. Большое поле… Конца-края не видно…

— Странное место, — сказала Катя. — Я здесь каждый раз почему-то чувствую себя не в своей тарелке…

— Ерунда. Просто ты все время помнишь, что это место убийства.

— Убийств, — поправила Катя, — Говорят, их было немало в этих местах.

Дальше ехали по берегу реки.

— Смотри-ка, — Никита кивнул: в кустах на обочине стоял мотоцикл Трубникова. До дома Чибисовых было совсем близко.

— Тут он где-то рядом. Прячется, — шепотом сообщил он, словно речь шла о расшалившемся мальчишке, а не об участковом, награжденном медалью за двадцать лет безупречной службы по охране правопорядка.

— Николай Христофорович, — тихонько позвала Катя. Они оставили машину и пошли до берегу Славянки по направлению к дому. Когда до забора оставалось метров двести, сбоку из густых кустов (Катя оказалась права) кто-то тихонько свистнул. Они свернули — Николай Христофорович Трубников вел скрытое наблюдение за домом, взгромоздившись точно Соловей-разбойник на хрупкие ветви молодого дуба. Он тяжело спрыгнул на землю. На груди его болтался на ремне полевой бинокль.

— Христофорыч, ты чего не звонишь? Мы уж волноваться стали, может, тебя съели туг, — сердито шепнул Никита.

— Я это… забыл, как этого дьявола включать, — Трубников достал из кармана сотовый. — Чего улыбаешься-то? Это вы там городские, молодые, продвинутые. А мы деревня-матушка… А отъехать проинформировать — момент неподходящий. Самое любопытное пропустить можно.

— Что, есть новости? — тревожно спросила Катя. Трубников многозначительно кивнул.

— Кто там сейчас в доме? — быстро спросил Колосов.

— Все.

— Все?

— Все приехали один за другим. Точно развод караула. Первым владыка наш явился сразу после вечерни.

— Отец Феоктист? — Колосов нахмурился.

— Угу. И Бранкович там. Вдруг ни с того ни с сего принесло на мотоцикле.

— А Павловский?

— И он приехал только, что перед вами, — Трубников вытер платком вспотевший лоб. В густом кустарнике вблизи реки царило, как в, бане. — Я ж говорю — отлучиться, вас проинформировать не мог, потому как самое интересное пропустить боялся. А еще до этого сцена была тоже красноречивая: Туманов на машине Лизку повез в Москву.

— Кустанаева все-таки уехала? — спросила Катя.

— Да. Я сюда как раз из опорного следовал. А они, значит, на машине Павловского навстречу. Туманов за рулем. Она сзади, и сумки дорожные на сиденье рядом с ней. Ну, я, конечно, остановил их. Константин говорит: «Вот везу Елизавету Максимовну в Москву. Домой, значит». Я ей: «Как же так, мы ж вас просили остаться до выяснения?» Она только головой замотала, посмотрела на меня странно так, печально… Я ей: «Что ж, и на похороны Михаила Петровича даже не останетесь?» А она в слезы. Вот она как жизнь-то поворачивается, эхма, — Трубников вздохнул. — Какая она мадам-то была деловая, хваткая. Все здесь вроде в своих ручках наманикюренных держала — и дом, и Чибисова, и предприятие. А вот не стало любовника, и она зраз скисла. Не думал я, что она так перед Полиной спасует. Впечатление-то она сильной бабы производила, волевой, а оказалось, просто баба, курица… Но сдается мне, — Трубников снова вздохнул, — не в Полинке тут вовсе и дело. Он ей от ворот поворот дал, вот что. Бросил ее. Окончательно бросил.

— Павловский? — спросила Катя.

— Ага. И приказал Туманову, дружку своему, увезти ее — с глаз долой — из сердца вон. Нет, не думал я, что все у нас так тут повернется.

— Надо было помешать ей уехать, — сказал Колосов. — Чего ты, растерялся, что ли?

— Да не растерялся я… А как помешать, когда баба от расстройства себя не помнит. Не стволом же ей грозить, женщина все ж… Карточку она мне свою дала визитную, — Трубников достал из бездонного кармана милицейского кителя глянцевый кусочек картона. — Телефон тут ее. Потом, у нас ведь ее паспортные данные. Ничего, понадобится — найдем.

— Давно они там в доме? — Колосов раздвинул ветви, расширяя себе обзор.

— Часа полтора уж. Приехали вроде как соседи с соболезнованиями, — Трубников поманил их за собой, — да вот что-то задерживаются. Вон свет во всем доме горит, во всех комнатах.

— Может, пойдем и мы туда? Посмотрим, что там и как, о чем они с Полиной говорят? — предложила Катя.

Но Колосов покачал головой — нет, ни в коем случае.

Время в секрете тянулось убийственно медленно. Стало совсем темно. Катя прислонилась спиной к тонкому стволу. Впереди в сгущающихся сумерках желто светились окна большого дома.

— Ничего не видно становится, надо подойти поближе, — проворчал Никита, и они очень осторожно переместились почти к самой ограде.

Только в половине одиннадцатого в доме «пошло движение». Из калитки появилась с большой туго набитой хозяйственной сумкой полная пожилая женщина. Трубников сказал, что это медсестра Полины. Она неспешно поплелась по пустынной дороге в сторону Большого Рогатова.

Прошло еще полчаса, и из ворот на новехонькой сияющей «Ямахе» вырулил Бранкович. Как раз в этот момент включилась автоматическая подсветка на, ограде, и стало светло как днем. Бранкович, как показалось Кате, был либо сильно навеселе, либо снова под кайфом. С сиденья мотоцикла он клонился то вправо, то влево. Неуклюже обернулся в сторону дома, махнул кому-то на прощанье, а затем погрозил пальцем. Жест был шутливый и пьяный. Мотоцикл взревел и рванул с места. Треск его долго еще будил девственное эхо на тихих берегах Славянки.

Колосов, Катя и Трубников ждали, что же случится дальше. Кто уйдет, а кто останется в этом доме, хозяин которого был убит. Прошло еще полчаса, и с открытой веранды донеслись приглушенные мужские голоса.