Элмор Леонард - Под прицелом

– Хочу заняться чем-нибудь.

– Ну давай подумаем, – предложил Боб-младший. – Можем выйти на лодке.

– Я уже выходила на катере.

– И чем там занималась?

Нэнси не потрудилась ответить. Она стояла, скрестив руки, и глядела вдаль за край холма, на уходящее к горизонту озеро.

– Рыбачила?

Она бросила на него взгляд.

– Знаю. Вы купались голышом, а потом он тебя снова загнал на катер.

– Точно, – подтвердила Нэнси. – Откуда ты знаешь?

– Ну давай выйдем. До самой темноты.

– Жена будет о тебе беспокоиться.

– Она уехала в Бад-Эйкс, мать навестить.

– Со всеми ребятишками? А папочка тем временем... И что ты ей скажешь, чем папочка занимался?

– Да ладно, давай выйдем на лодке.

– Не хочу на лодке.

– Тогда принеси чего-нибудь выпить. Скажем, вина "Колд Дак".

– Я хочу заняться чем-нибудь.

– Это и есть занятие.

– Хочу выйти из дома.

– Сшибать парней на дороге?

Она сердито глянула на него и заявила:

– У тебя духу не хватит.

– Я знаю занятие поприятней.

– У тебя духу не хватит повезти меня куда-нибудь, – сказала она. – Правда? Ты сюда-то пробираешься, когда Рей уезжает, и, конечно, не повезешь меня никуда, правда?

– Куда, например?

– Куда-нибудь. Не знаю.

– Какой смысл? У тебя тут есть все, что угодно.

– А я хочу выйти, – повторила Нэнси. – Хочешь пойти со мной или хочешь домой?

До Джиниве-Бич они добрались почти в семь. Боб-младший все спрашивал, чем она хочет заняться, чего ей так не терпится сделать. Нэнси пообещала, что даст ему знать.

– Ну, если мы собираемся ездить, то мне надо купить сигарет. – Боб-младший свернул на стоянку у аптеки и зашел туда.

Нэнси осталась ждать его в пикапе, медленно переводя взгляд с одного неторопливого прохожего на тротуаре на другого. Примерно через минуту она выпрямилась на сиденье и принялась расчесывать волосы, глядя в зеркало заднего вида. Причесавшись, еще с расческой в руке глянула в сторону, мимо своего отражения. Замерла на минуту, потом даже повернулась, чтобы посмотреть прямо.

У ресторана через дорогу стояли Джек Райан и какой-то плотный мужчина. Пройдя по тротуару, они переждали у светофора на Шор-роуд и направились через улицу к бару "Пирс".

Когда Боб-младший вышел из аптеки, волосы девушки были расчесаны.

– Я знаю, куда хочу пойти, – сообщила она ему.

Когда Нэнси Хейес было шестнадцать, ей нравилось сидеть с детьми. Необходимости наниматься сиделкой не было – почти каждый вечер она могла пойти на свидание. И в деньгах тоже не нуждалась: отец ежемесячно высылал ей чек на сто долларов, приходивший в конверте с пометкой "лично в руки" в тот же день, когда мать получала чек с алиментами. Нэнси время от времени работала нянькой только потому, что ей это нравилось.

В то время она жила с матерью в Форт-Лодердейле, в неполных семи милях от океана, в белом доме стоимостью в тридцать тысяч долларов, с затянутыми сеткой окнами, мраморными мозаичными полами и маленьким плавательным бассейном причудливой формы во дворе.

Неподалеку от них, по другую сторону от торгового центра "Оушн Майл", на каналах стояли дома побольше, рядом с некоторыми на причалах покачивались прогулочные суда. Хозяева жили в этих домах не круглый год, а, как правило, с января до Пасхи. Несколько раз в неделю они бывали в гостях, и те, что имели маленьких детей, приглашали, если им выпадала удача, Нэнси Хейес посидеть с малышами. Им нравилась Нэнси: поистине милая крошка с темными волосами, карими глазами, прелестной фигуркой, в футболке и штанишках до колен. Вдобавок она была вежливой. Никогда не засыпала во время дежурства. И всегда приходила с книгой.

Книга – хороший штрих. Она брала с собой книги русских писателей или чьи-то автобиографии, клала их на кофейный столик возле дивана, пока не наступала пора уходить, а перед возвращением домой хозяев перекладывала закладку вперед страниц на тридцать – сорок.

Работая сиделкой, Нэнси любила обыскивать дома. Дожидалась, когда дети заснут, и обычно начинала с гостиной, продвигаясь до хозяйской спальни. Хорошо, если в ящиках письменного стола оказывались письма или чековая книжка, куда можно заглянуть. На кухне и в столовой было скучно. В общих жилых комнатах кое-что иногда попадалось. Но в спальнях всегда интересно.

Правда, Нэнси ни разу не нашла ничего поистине потрясающего, вроде писем женатого мужчины под нижним бельем жены или порнографических открыток в ящике письменного стола ее мужа. Ближе всего к этому подходил экземпляр нудистского журнала под тремя стопками накрахмаленных белых рубашек и – в другой раз – револьвер между носками и носовыми платками. Но револьвер не был заряжен, а патронов на полке не оказалось. Возникало какое-то разочарование – она вечно надеялась что-то найти и не находила. Однако искать все же было забавно, предвкушая возможность обнаружить как-нибудь вечером что-нибудь стоящее.

А еще Нэнси нравилось что-нибудь разбивать. В каждом доме она грохала об пол стакан или тарелку, но получала истинный кайф, разбивая дорогую вещь – лампу, статуэтку, зеркало. Впрочем, это исключалось в домах, расположенных по соседству, дважды в одном и том же доме и вообще было невозможно, если она присматривала за ребенком, способным рассказать о случившемся. Лучше всего сидеть на полу в гостиной, бросать мячик двух– или трехлетнему малышу, а потом подхватить его и швырнуть в лампу. Промахнувшись, Нэнси продолжала попытки. Со временем лампа разбивалась, а вина сваливалась на малютку Грега. ("Мне очень жаль, миссис Питерсон, он дернул шнур, а я не успела его остановить... Боже, я так виновата!")

А еще она забавлялась с отцами, отвозившими ее домой. Не всегда и не со всеми. Чтобы отец соответствовал квалификации, ему должно было быть лет тридцать или чуть за сорок, он должен был одеваться с большим вкусом, хорошо выглядеть для средних лет, и каждый раз везти ее домой, как минимум, чуть-чуть под мухой. Чтоб все вышло, как надо, приходилось месяцами терпеть и стараться, десятки раз возвращаясь домой ни с чем.

Сначала необходимо было быть очень милой, держать на коленях книжку и не разговаривать, разве что указывать дорогу к дому. Если ее о чем-нибудь спрашивали, то про книжки или про успехи в школе. Потом как-нибудь, отвечая, – рассказывая о школьных отметках или рассуждая про книжку, явно слишком серьезную для молоденькой девочки, – Нэнси давала понять, что ей уже скоро семнадцать. Еще несколько раз возвращаясь домой, становилась все непринужденнее, дружелюбнее, откровеннее, искреннее. К этому времени выяснялось, что она серьезная читательница, умная девушка, которую интересует происходящее в мире, особенно в мире тинейджеров с их изменчивыми увлечениями и обычаями. Иногда дискуссия становилась такой интересной, что автомобиль подъезжал к дому Нэнси, останавливался на стоянке, и беседа продолжалась еще десять – пятнадцать минут. Потом, раньше или позже, – как правило, между пятой и восьмой поездкой домой – она начинала охмурять провожающего.