Мастер Чэнь - Любимая мартышка дома Тан

Я понял, о каком подарке говорило письмо: брат прислал мне «невидимок». Негласный спор о том, кто главный согдиец в Гуанчжоу, был закончен.

И только после долгих спокойных разговоров с жадно глотающими на здешней жаре пиво милыми соотечественниками я вернулся, наконец, к действительности — и увидел, что над главным входом в наш дом и сад группа полуголых жилистых варваров из племени мань, вооружившись веревками, поднимает новенькую, только что изготовленную доску из черного камня, украшенную позолоченными иероглифами.

То был не классический, официальный квадратный стиль писцов династии Тан — доска была явно скопирована с бумажного свитка, по которому прошлась летящая кисть одной из просвещеннейших женщин империи, Ян по имени Яшмовый браслетик.

Я долго щурился, закидывая голову и пытаясь разобрать, что же исполнено ее рукой в стиле «спутанная трава». А когда разобрал, то чуть не упал в зеленоватую непрозрачную воду у самой пристани.

Над воротами моего дома красовалась надпись: «САД НАСЛАЖДЕНИЙ ЯН ГУЙФЭЙ».

В моей долгой повести пора, наконец, поставить точку, но я просто не знаю, как это сделать — потому что в самой жизни я этой точки не вижу и, надеюсь, мои глаза увидят ее лишь в самое последнее мгновение, и никто не успеет заметить в них страх.

Даже мертвые никуда не уходят, пока они остаются в нашей памяти,- а я до сих пор ясно вижу лица героев этой повести моей жизни. Зарезанный Рокшан, чьего настоящего имени в империи так никто и не знает — он остался Ань Лушанем. Застреленный господин Чжоу, который играл в го на слишком многих досках. Но, впрочем, большинство из них живы. Действительно, видимо, ставший бессмертным Светлый император так и обитает в своих павильонах в углу столичного дворца. Молодой император и его непобедимая супруга все еще воюют на неспокойном севере. Не знаю, в военном или гражданском облачении, но где-то служит, наверное, храбрый Цзя Дань. Отдыхает в своем самаркандском домике мудрый Юкук. Я думаю о них, я помню их всех.

И только одного человека я не то чтобы не вспоминал — скорее изо всех сил старался забыть. Но он мне этого не позволил.

Дело было жарким вечером, когда я вернулся домой после бурного разговора на лежанках у Сангака о странных и очень неплохо вооруженных людях, засевших на острове Хайнань всего в нескольких днях пути от устья Жемчужной реки. Я слушал одно за другим донесения, что возглавляющий этих ребят некий Фэн Жофан-на самом деле перс, то есть настоящий мореход. А также, что его окружает целая толпа персидских и других рабов, что на его грандиозных пирах жгут только чистый ладан, который стоит целое состояние. А также мнение Амихрамана, что просто нельзя позволить, чтобы теперь уже новые наши торговые пути на Запад контролировала какая-то банда пиратов неизвестной численности, руководимая неизвестно кем, имеющим неизвестные намерения. Нужно послать кого-то на остров с визитом вежливости (монаха? покупателя рабов? продавца благовоний?), а затем, кто знает, и снарядить туда хорошо вооруженный отряд, говорил он. Сангак молчал, но с сомнением крутил мощной головой.

Кончился же совет тем, что я прервал молчание и сказал, что разговор идет не о том. На мой взгляд, если в нескольких днях пути от богатого торгового города сидят пираты, то это означает, что в самом городе есть минимум десяток их шпионов. И нам надо начинать не с подготовки экспедиции, а с выявления этих людей у себя под носом, то есть с обороны. Потому что даже моя островная крепость — если, конечно, им будет не лень добираться туда от складов и лавок самого города, — не настолько хорошо защищена от возможного вторжения, как хотелось бы. Город же, с его богатствами,- и подавно. А вот когда мы будем готовы к любым неожиданностям, можно поразмышлять и о нападении.

Ян же в это время, как оказалось, находилась не так уж далеко от нас-тоже в городе, в книжной лавке на набережной, в очередной раз закупая новинки с пылающего севера. Домой она вернулась сразу после меня, и только когда ее паланкин поднесли к высокому крыльцу и хозяйка дома вошла в прохладный полумрак комнат, она дала волю восторгам.

— В Поднебесной появился новый великий поэт,- сказала мне Ян драматическим шепотом.- Его читают все, его переписанные десятками кистей стихи есть в любой лавке. От его строчек — просто холод по шее. Какое счастье!

— Что, неужели как Ли Бо? — вяло спросил я, устраиваясь на мягкой лежанке.

— Другой, совсем другой, — замахала руками Ян. — Ли Бо писал о красоте жизни, о луне и цветах. А этот… Его стихи пахнут дымом пожарищ, в них звучит металл. А еще — он и сам настоящий воин и герой. Почти такой же, как ты. Знаешь, что с ним произошло? Его арестовали мятежники, когда он, переодетый в крестьянское платье, пробирался через их боевые порядки в ставку императора в Линьу.

Тут я заинтересовался — история действительно была, скажем так, по моей части.

— Они притащили его в Чанъань, сделали рабом и заставили таскать награбленное, грузить на спины верблюдов. О Небо, жители несчастной столицы, наверное, теперь никогда не смогут видеть обыкновенных верблюдов без ужаса — сколько же их, караванами, ушло в пещеры к варварам! Казалось, что грабить уже нечего, но верблюды приходили снова и снова… Какие страшные дни пережила Поднебесная…

— И что наш герой в крестьянском платье? — напомнил я ей.

— Он работал — но месяц за месяцем наблюдал, записывал, составлял планы варварских позиций в столице. И готовился к побегу. И ведь бежал! Он пробрался-таки в ставку к Сыну Неба, рассказал ему все, один на один, а потом, как ты уже знаешь, был штурм столицы. И мы победили. И наш великий поэт стал советником императора. Да ведь ты однажды встречав его! — вдруг спохватилась она. — Хотя вряд ли ты помнишь, он тогда держался как-то скованно, наверное, потому, что стихи его были тогда не так знамениты. Но вот когда началась война… Это просто невероятно, какая сила звенит теперь в его строчках!

— Ты забываешь, что хоть и медленно, и в два приема, но что-то прочитать я могу, — напомнил я, преодолевая лень, чтобы встать с лежанки и подойти к ней. — Может быть, я все-таки способен оценить и эти стихи? А заодно и вспомнить, о ком же речь?

— Ты невероятный, прекрасный человек, более достойного я не знала, — сказала мне она прерывающимся голосом. — Но не обижайся — вот этого ты никогда не сможешь оценить. А жаль, как жаль…

Я склонился над ее плечом, на теплой коже которого играли отблески свечей, и с изумлением увидел в правом верхнем, заглавном углу свитка знакомую фамилию господина Ду. И еще его имя, которого до этого момента я не знал и не интересовался им: Фу. А дальше выстроенные Ду Фу в боевые порядки ряды прямых жестких иероглифов двинулись на меня, как воины империи из клубов красной пьии, под мерный рев барабанов: