Исхак Машбаш - Оплаканных не ждут

«Так вот, дорогой Алкес, он уже приехал», — хотел сказать Берузаимский, но не сказал, а только с облегчением откинулся на спинку сиденья. Кажется, он разгадал загадку, которая мучила его эти последние полтора часа. Неразгаданных загадок он не любил. Они были хуже, чем явная опасность. Потому что к ним нельзя было приготовиться.

Пока Берузаимский был доволен собой. Все складывалось согласно разработанному им плану. Год акклиматизации прошел спокойно. Он прочно вросся в окружающую его среду. Его уже считали в этих местах старожилом. И теперь, когда наступало время действий, пока не активных, а просто действий, все развивалось вполне успешно. Знакомства, которые он установил за последние дни, в свое время сыграют роль. Те, кто за перевалом строили корпус, и не подозревали, что за их работой уже установлено самое пристальное наблюдение. Пройдет еще год, и все, что будет происходить на нем, все, вплоть до малейших ритмов его жизни, будет фиксироваться так же точно и неотвратимо, как фиксировался сегодня график строительства в организации, которая его осуществляла.

Берузаимский любил операции, развивавшиеся неторопливо, но верно. Где-то он считал себя в этой области классиком и даже слегка надеялся, что когда-нибудь у него будет время для создания капитального и чрезвычайно назидательного труда, на котором будут учиться те, кто придет ему на смену.

А пока он был только доволен собой. Просто доволен.

Единственно, что волновало его в последнее время, это угроза превращения двусторонней связи в одностороннюю. Это значило, обладая слухом, оставаться немым. Непредвиденный случай в лесу — встреча со старым лесником, который случайно обнаружил его тайник под дубом, чуть было не поставил на грань катастрофы все, что создавалось им с таким упорством и таким терпением.

Трижды условным словом он оповещал центр, что связь его с ним вот-вот будет прервана, да и там, по затухающим сигналам его передатчика, отлично это понимали. На второй день он получил сигнал, который должен был означать — «ждите». И он ждал. Ждал, не переставая оплетать все новыми и новыми знакомствами район постройки нового аэродрома. Спустя несколько дней, соблюдая, как обычно, десятки предосторожностей, он заглянул в тайник— не в те два временных, что находились в лесу, а в другой, расположенный в районе райцентра. Дни шли за днями. Тайник был пуст. Тогда, направляясь на пасеку, он проверил второе запасное место в лесу. Но и в нем ничего не было. И вот наконец сегодня, когда он возвращался от Джаримокова, его пальцы нащупали во влажной темноте скрытой в кустарнике брошенной норки то, что он так долго ждал. Маленький металлический ящичек. Батарейки для микропередатчика, которым в сложившихся обстоятельствах не было цены. Теперь он снова обретал полное спокойствие. У него была связь.

Кроме того, должен быть еще помощник. И, вполне возможно, не один. Хотя Берузаимский всегда предпочитал работать в одиночку, на этот раз он не собирался отказываться от помощников. Хотя бы временно. Но прежде ему предстояло установить, что они собой представляют. По опыту он знал, подготовляемые к забросу казавшиеся при подготовке твердыми и находчивыми здесь, на месте, оказывались никуда не годными. Но у него был достаточно наметанный глаз. Если не подойдут…

Тагир сидел в ресторане за крайним столиком у окна. Отсюда ему был виден весь полупустой зал. А за стеклом, по которому бежали тонкие извилистые струйки дождя, улица с торопливо проходящими прохожими.

Вообще-то он не должен был находиться в этом ресторане. Больше того, он не имел никакого права находиться не только в этом городе, но и за десятки километров от него. На этот счет у него имелись самые строжайшие инструкции. Его место было не здесь, а за сотни километров отсюда, на побережье. Но сейчас ему было все равно. Пусть об этом знает тот, под чье начало он послан, пусть знают и те, кто его послал. Пусть об этом станет известно вообще всем. Это его уже совсем не волновало. Разговор с шофером, и все то, что случилось потом, сразу и бесповоротно изменило в его жизни все. Все, чем его заставляли жить последние годы.

Изменило? Вернее, сломало. Ну, а дальше, что дальше!

Он сжал голову ладонями и попытался привести в порядок свои мысли.

Два удара один за другим нанесла ему судьба в первый день пребывания на родной земле. Два удара, которые в обычных условиях он воспринял бы как величайшее счастье, ни с чем не сравнимое счастье обретения сына и самого близкого друга. И это счастье у него отняли. И он не мог, не имеет права не только обнять этих людей, но даже подойти к ним. Мало того, что они отвергли бы его, — он мог принести им величайшее несчастье и горе.

— Я вас слушаю.

Тагир вздрогнул и поднял голову. Около него стояла официантка в белом переднике и наколке.

— Пожалуйста, лелибж, — сказал он как можно спокойно, — двести граммов водки и какой-нибудь к ней закуски. Водку, если можно, сейчас.

Официантка понимающе кивнула и ушла.

Тагир смотрел в окно. Не потому ли ему было запрещено входить в город и районный центр? Может быть, там было известно, кого он здесь мог встретить? Нет, этого не могло быть. Слишком велик был риск для тех, кто его послал. Его подготовка и заброска стоили немало труда и денег. А деньги они не привыкли бросать на ветер. Это было не в их правилах.

Официантка принесла графинчик водки и закуску. Тагир налил не в рюмку, а в фужер и выпил все одним духом. Расслабляющая теплота разлилась по всему телу. Сразу стало легко и спокойно, и мысли потекли плавно и без скачков. И вдруг он почувствовал, как на глаза его навернулись предательские слезы.

Сын! Много лет назад он держал его на руках. Много лет таким он и видел его в мыслях. Другим представлять он его не мог, потому что сначала думал, а потом уже и убеждал себя в том, что того давно нет в живых. И вдруг — фотография сына на Доске почета! О нем рассказал ему все тот же шофер по дороге в райцентр. Он все еще не верил, что это мог быть Алкес, его Алкес. И когда стоял, неотрывно глядя на фотографию, не верил. Хотел не верить. И не мог. Да, это был он, несомненно он. И все-таки Тагир подошел к стоявшим у правления людям и расспросил их о главном агрономе. И в этот момент на машине приехал он сам. Стройный красивый парень, его сын Алкес. И люди, стоявшие у входа, поздоровались с ним с уважением, как со старшим, хотя некоторым из них он годился в сыновья. Потом Тагир стоял около дома, куда из правления поехал Алкес, видел женщину — его жену, которая встретила его у входа, а во дворе за палисадником бегал смуглый крепкий мальчонка, прыгнувший, после того как его позвали в дом, через забор и помчавшийся с такими же, как и он, ребятами к реке по дорожке, знакомой Тагиру с раннего детства. И звали его гоже — Тагир.