Исхак Машбаш - Оплаканных не ждут

В лесу шел дождь. Шел уже второй день, и серые, похожие на туман тучи клубились на склонах гор, цепляясь за скалы и мокрые ветви деревьев. Дождь был мелкий, как водяная пыль, которая не падает на землю, а как будто висит над нею, пропитывая собой воздух и просветы между деревьями.

Чуть прихрамывая, лесник шел по тропинке, и мокрая отяжелевшая трава да перепревшие листья глушили его шаги. Лес замер под густой сеткой дождя, только откуда-то издалека, словно из-под земли доносился чуть слышный рокот набиравшего силы горного ручья, да глухо и неровно стучали где-то вдали топоры лесорубов.

Лес кончился, и открылась поляна, заросшая высокой, поникшей от пропитавшей ее влаги травой. На конце ее поднималась высокая замшелая скала, а за ней был крутой обрыв. На дне его бежал ручей, шум которого и проникал в чащобу леса. А на скале стоял одинокий раскидистый дуб. Могучий и кряжистый, он цепко впился корнями в скалу и казалось, не скала его, а он держит ее над обрывом, не давая рухнуть вниз, в бурлящий горный поток.

Лесник молча стоял и смотрел на дуб. Он уже обошел участок — все было, как всегда, в полном порядке. Можно было спускаться вниз, где на небольшой поляне за опушкой стоял маленький домик, повесить на гвоздь ружье, снять мокрые сапоги и куртку и вытянуть ноги к огню очага. И отдохнуть, по-настоящему отдохнуть за целый день. Но он все стоял под дождем и смотрел на дуб. Потом вздохнул и пошел к нему через поляну. Положил ладонь на его влажную шершавую кору. Когда бы он ни заканчивал свой обход, он не мог не повернуть к этому одинокому великану. Дуб будил в нем далекие воспоминания детства, когда отец его отца — тоже лесник, водил его, пятилетнего мальчишку, сюда, к этому дубу. И хотя с той поры прошло около полстолетия, ему казалось, что дуб и тогда был точно таким же, что в нем не прибавилось ни одной веточки, ни одного листика. Для человека в эти полстолетия укладывалась почти вся его жизнь, а лесной великан, казалось, их и не заметил. Он был еще совсем не стар — этот дуб, ему было, наверное, что-то около трех сотен лет. То что видел и что слышал этот дуб, не могло, наверное, уместиться в самые полные сказания нартов [1] Нартский (нартовский) эпос — эпос, бытующий у ряда народов Северного Кавказа, основу которого составляют сказания о происхождении и приключениях богатырей-великанов (« нартов »). Существует у абхазо-адыгских народов, осетин, балкарцев, карачаевцев, вайнахов. — прим. Гриня. .

В старости человек всегда склонен к размышлениям — именно их и будил в леснике этот одинокий дуб… Продолжая держать ладонь на мокрой коре, лесник все стоял неподвижно, смотря вверх на замерзшую в мелкой сетке дождя крону ветвей. Вот так, наверное, стояли здесь до него сотни и сотни людей. Где они теперь? Давно уже позабыты их имена, а дуб стоит и стоит и, казалось, не замечает движения времени.

Лесник сел на скалу и спустил вниз ноги. Туман все плотнее окутывал вершины гор, и все настойчивее и громче ревел внизу горный ручей.

Была еще одна причина, заставлявшая лесника сворачивать в конце своего пути после обхода. Возможно, именно эта причина прежде всего и заставила его сегодня сойти с протоптанной тропы. Но он с полной отчетливостью вспоминал о ней только здесь. На той стороне ущелья петляла дорога на перевал. Осенью сорок второго года его рота окопалась на ней, чтобы не дать немцам возможности перейти на ту сторону гор. А вон в том окопе, которого уже не было — на его месте лежал белый, покрытый зеленоватым мхом валун, который он давно еще положил здесь как памятник, — были убиты трое из его родного аула, а сам он тяжело ранен в ногу. Потом плен, лагерь, унижения, издевательства. И, наконец, побег. Тогда тоже были горы, лес и дождь. Только горы были чужие и очень далекие отсюда. Но дождь именно такой, какой шел и сейчас. Именно он его и спас, этот дождь. Сбил с толку собак, которые было взяли его след.

Человеку иногда хочется остаться наедине со своим прошлым, как бы тяжело оно не было…

Дождь понемногу усиливался. Туман на склонах гор стал еще гуще. Все громче шумел ручей. Только топоры лесорубов стучали все глуше и глуше. Лесник поднял голову и вдруг вздрогнул: прямо над его головой чуть покачивалась обломанная ветка. И перелом был свежий. Настолько свежий, что казалось, сломали ее только сейчас.

Лесник встал. Вчера эта ветвь была совершенно цела. Ведь он каждый день неизменно подходил к дубу. Это было так невероятно, что он даже сразу не поверил своим глазам. Кто мог это сделать? И, главное, для чего? Кому нужно было ломать ветвь дуба, да еще на краю пропасти? Даже больше, чем на краю — прямо над ней. Поступок этот можно было просто принять за озорство, если бы он не был связан с опасностью для жизни. Да и кто это мог сделать здесь, в лесу? Разве только работники лесхоза. В последнее время их стало очень много. Но тот, кто был связан с лесом, навряд ли мог это сделать без всякого смысла. А посторонних в лесу сегодня не было. Во всяком случае, он никого не приметил. А если кто и был, значит, этому человеку надо было таиться от лесника. И не только потому, что сломал ветку.

Потом он подошел к самому краю обрыва и посмотрел вниз.

Сломанная ветвь повисла как раз над темной пустотой пропасти. А если этот человек сорвался вниз?

Лесник нагнулся еще ниже, вглядываясь вниз, где на самом дне бился в камнях горный ручей, и вдруг заметил что-то не совсем обычное на крутом срезе скалы. Еще не успел разобрать что, как услышал позади себя шорох, и быстро обернулся, положив руку на приклад заброшенного за спину ружья. Позади него стоял человек. На нем были кирзовые сапоги, брезентовые брюки и такая же куртка с капюшоном. На короткой щетине его обветренных щек блестели мелкие капельки дождя. Наверное, это был один из рабочих лесхоза, потому что лицо его вдруг показалось леснику знакомым, и это как-то сразу успокоило его. С работниками лесхоза он не один раз встречался в столовой лесохозяйства.

— Добрый день, — сказал лесоруб. — Товарищи послали меня, — он кивнул головой в сторону поляны, — в селение за папиросами. Я всегда ходил по дороге, а мне сказали, что напрямик короче. Я правильно иду?

— Почти, — оказал лесник, всматриваясь в его лицо, — вот там немного правее тропинка.

Рабочий перехватил его взгляд, который он снова обратил на сломанную ветку, и спросил:

— Молния?

Лесник покачал головой.