Исхак Машбаш - Оплаканных не ждут

Тагир вышел из-за ларька. Голубая «Волга» была уже в конце улицы. В следующую минуту она исчезла за поворотом.

Забыв о том, что ему нужно ждать Сергея, Тагир шел по улице, не отдавая себе отчета, куда он идет. Очнулся он только у входа в парк. Почти машинально прошел на ту же аллею, где они сидели с Сергеем, и сел на знакомую скамейку.

Так неужели же это был он, тот самый, который добил Хасана? Тот самый, от которого когда-то зависела и жизнь Тагира, и жизни тысяч таких же, как он? Тагир снова вспомнил все: бараки за колючей проволокой, медленно бредущие по чисто выметенному плацу скелеты в рваном тряпье. Туда отправляли тех, кто ни на что уже не был годен. А оттуда возврата не было. Остальные молча стояли в рядах и, сжав кулаки, молчали. Эти спектакли с торжественными проводами на тот свет устраивали специально для тех, чья очередь еще не наступила. Оркестр играл веселые мелодии, и все должны были подпевать: и те, кто шел в газовые камеры, и те, кто пока еще оставался жить. И если человек в черном эсэсовском мундире замечал, что у кого-то недостаточно энергично открывался рот… Нет, лучше об этом не вспоминать!

Да, этого человека Тагир запомнил на всю жизнь. Это был тот самый переводчик, что приезжал в лагерь вместе с комендантом на его иссиня-черном «оппеле» и мог молча стоять часами, расставив ноги и заложив за спину руки, наблюдая немигающими глазами за работой пленных. И каждый знал: если он здесь, жди нового, еще более страшного издевательства. Человек этот пользовался правами значительно большими, чем простой переводчик. Иногда на вечернем построении он разглагольствовал о том, что вернет каждого из них для их же блага в первозданное состояние и уж потом на чистом месте заново сделает из них людей. Русским языком он владел в совершенстве, но Тагир никак не хотел допустить мысль, что этот человек мог родиться и жить на одной земле с ним. Наверное, никогда и никого Тагир ненавидел так люто и непримиримо. Лежа ночами на грязной свалявшейся соломе, он придумывал для него самые страшные наказания. Но наступающий день не приносил ничего, кроме все более усиливающейся ненависти. Потом Тагиру чудом удалось бежать, но он никогда не забывал о нем. Ненависть к нему жила несмотря на то, что в другом лагере мало что изменилось. Наверное, каждый из оставшихся в живых мечтал встретиться когда-нибудь с этим небольшого роста желтоволосым человеком и рассчитаться за прошлое. Но таких, оставшихся в живых, было мало.

И вот теперь… Человек, когда-то носивший фамилию Лохвицкий и звание, которое никто из заключенных лагеря никак не мог точно определить. Тагир помнил: в лагере для перемещенных американцы не один раз говорили им, что люди, подобные Лохвицкому, не ушли от возмездия и получили сполна все, чего заслужили. За годы скитаний по различным странам, которые не принесли ему ничего, кроме унижений, Тагир видел: нет, далеко не все получали то, что заслужили они во время страшной войны. Но чтобы среди них мог находиться такой преступник, как Лохвицкий? Неужели этот человек отделался только тем, что переменил хозяев?

И тут он понял, почему он не имел права оставаться в этом районе. Те, кто его послал, были отлично осведомлены, в каком лагере и когда он находился. Им было известно и прошлое Лохвицкого, и его «деятельность» в лагере. И поэтому он, Тагир, не должен был с ним встречаться. Другое дело Сергей — ведь он не знал, кто к нему придет.

Тагир вздрогнул и поднял голову. К скамейке, на которой он сидел, шел Сергей.

— Что случилось? — спросил он с тревогой в голосе. — Почему ты ушел? Хорошо, я догадался, что ты можешь быть здесь!

— Садись, — сказал Тагир. — В машине был тот самый человек, с которым ты должен был встретиться?

— Да, завтра он назначил мне встречу снова, на дороге за хутором. Слушай, Тагир, я должен тебе сказать…

— Подожди, — глухо произнес Тагир. — Сначала скажу я.

И он рассказал все, все, что знал об этом человеке.

— Не может быть, — тихо сказал Сергей, когда он закончил. — Ты в этом уверен?

— Говорю тебе — это он. Постаревший, немного изменивший свой облик, но он. Совпадают даже особые приметы. Ты можешь уходить, как решил, Сергей. Это твое дело. Но я останусь. Я когда-то страшной клятвой поклялся, что, если когда-нибудь встречу этого человека, он не уйдет от меня! Я должен рассчитаться с ним своими руками… Те, кто погиб в лагере, не должны остаться неотомщенными. А ты иди — начинай… другую жизнь.

— То, что ты сказал, многое меняет. — Сергей повернул к нему потемневшее лицо. — Я останусь с тобой. В конце концов должен же я хотя бы с одним из них тоже сполна расплатиться за свое прошлое! А потом пойду, куда надо, и все выложу. Получу, что положено, и начну жить по-человечески. С меня хватит!.. Но раньше я должен кое-что тебе сказать. Этот подонок делает какую-то ставку на главного агронома колхоза. Подожди, не волнуйся, я же знаю, ты подозреваешь, что это твой сын.

— Я не подозреваю, Сергей, я твердо знаю. Это мой сын — Алкес. И если эта мразь замахнется еще и на него…

— Пока, как мне кажется, его жизни никакая опасность не угрожает. Как я понял, он думает использовать знакомство с ним для переброски рации на другое место. Он полагает, что машину главного агронома вряд ли кто будет осматривать, если кому-то что-то покажется… Завтра он будет ехать в лес вместе с агрономом на грузовике и по дороге будто случайно, прихватит меня.

— Так, — с ненавистью произнес Тагир. — Значит, он хочет испачкать и Алкеса? Но на этот раз он получит все сполна. Какое задание ты должен выполнить?

— Еще не знаю. Возможно, он сообщит мне о нем завтра.

— Хорошо, — сказал Тагир. — Завтра я пойду с тобой. О том, что будем делать дальше, договоримся. По дороге в лес.

Полковник Смирнов внимательно рассматривал лежавшие перед ним на столе фотографии. Потом отодвинул их от себя и посмотрел на сидевшего напротив Лаукана.

— Ну что ж, майор, я думаю, экспертиза излишня. И так все ясно. Или у вас имеются какие-то сомнения на этот счет?

— Нет, товарищ полковник, никаких сомнений у меня нет. Это Тагир — отец Алкеса. Единственное, что для меня непонятно, каким образом он рассчитывал остаться неизвестным, вернувшись в края, где он родился? А если у него не было намерений остаться неизвестным, почему он сразу не явился к сыну или не пришел к нам?

— Возможно, он только здесь и узнал о сыне. Ведь когда его призвали в армию, Алкесу было около года. Жена вскоре умерла, и Алкес воспитывался в детдоме. Он был эвакуирован в Дагестан. Скорее всего, Тагир Хаджинароков ничего не знал о судьбе сына и тогда, когда попал на родную землю. Прежде всего, естественно, он попытался узнать о нем. Но вряд ли те, кто его послал, могли одобрить эти поиски. Впрочем, возможно, там об Алкесе ничего не знали. Ведь у каждой разведки есть предел осведомленности, а сам Тагир мог думать, что сына его давно нет в живых. Но уже то, что сам он пошел на его поиски, говорит о многом. Ну а этот, второй?