Андрей Гуляшки - Цикл Аввакум Захов. Компиляция.Книги 1-11

— Hv, хорошо. — майор вздохнул и обвел нас взглядом — А если предположить, что неизвестный прятался за калиткой? Тотчас же, как учитель ушел, он проскользнул во двор и напал на тебя. Разве так не могло быть?

Почему же нет? — разведя руками, воскликнул председатель. — Напротив, очень даже возможно, что так оно и было.

Стоян вздохнул — он казался усталым, веки его снова закрылись.

— Это никак невозможно, товарищ майор, — прошептал он. — От калитки до вяза так далеко, что, если человек даже бегом побежит, все равно можно успеть и сигареты достать, и прикурить, и сделать несколько затяжек… А я едва успел сигареты вынуть…

Он замолчал, голова его склонилась набок.

Кузман Христофоров пожал плечами.

— Все ясно как божий день! — сказал он.

Что ясно? — выступил вперед председатель. Ее округлый подбородок дрожал от волнения. — Как так ясно? — Он помолчал мгновение — Да ты знаешь, кто такой Методий Парашкевов?

— Я ничего не знаю, — ответил Кузман, не отрывая паз от пола. — Милиция разберется!

Майор выпрямился, одернул полы мундира и повернулся к окну, за которым, замерев, стоял старшина Георгий.

— Арестовать учителя Методия Парашкевова! — приказал майор, стараясь не глядеть на председателя. — А комнату его опечатать. Да скажи его хозяевам, что если кто-нибудь проникнет в его комнату, прежде чем прибудет следователь из города, мы их привлечем к ответственности. Понятно?

Понятно, товарищ майор! — Георгий козырнул и тотчас же зашагал через двор к калитке.

Петyx тетки Спирдоницы сердито загорланил ему вслед.

Я в взял руку раненого, чтобы проверить пульс, но в это время с улицы понесся шум машины. Из Лук прибыл грузовик.

Доктор Начева, порозовевшая от утреннего ветра — она была сейчас хороша, как никогда, — едва переступив порог, поморщилась и бросила на меня сердитый взгляд.

— Хлороформ!.. Уж не делали ли вы операцию, коллега?

В ее приятном голоске чувствовались и удивление, и испуг, и скрытая угроза.

На этот вопрос мне хотелось ответить довольно резко, но, увидев за ее спиной красивое лицо капитана, чуть-чуть сонное и немного виноватое, я тут же сдержал свой гнев. Мне даже стало грустно… Наверное, оттого, что капитан недоспал. Я только пожал плечами, снисходительно усмехнулся и, указав на кремовое полотенце, пояснил:

— Запах исходит вот от чего…

Капитан контрразведки Аввакум Захов (под этим именем он был известен на службе) смог уснуть только на рассвете. И сон его был не сон, а какое-то забытье, полудрема, состояние, при котором реальное и нереальное чередовались в сознании, как в калейдоскопе. На столе горела лампа, и ее бледный свет быстро таял, растворялся — через широко раскрытое окно в комнату уже вливалось сияние летнего утра.

Это была обычная холостяцкая комната, которая ничем не отличалась от большинства холостяцких комнат на всем белом свете. Тут, правда, стояли высокие, во всю стену. книжные полки, но не книгами она была примечательна во многих холостяцких комнатах они есть, и порой даже больше, чем в этой. В том, что большая часть представляла собой научные труды по истории, тоже не было ничего необычного, так как на свете немало холостяков — историков по специальности или по призванию, а то и просто любителей исторического чтения.

Разумеется, комнате эти книги не придавали ничего характерного. Но в жизни Аввакума Захова они играли значительную роль: первой его специальностью были археология, потому и книги, заботливо расставленные по полкам, были главным образом работами на археологические и исторические темы.

Может, кому-нибудь покажется странной или просто вымышленной эта первая специальность Аввакума — археология? Что ж, пусть себе удивляется. Вначале мне и самому это казалось маловероятным, своего рода маскировкой, оригинальной выдумкой, очевидно, рассчитанной на то, чтобы скрыть от любопытных глаз и ушей его настоящую деятельность.

Heт, в данном случае никакой маскировки не было. Блестяще закончив исторический факультет Софийского университета, Аввакум окончил аспирантуру по эпиграфике и специализировался на реставрации археологических предметов в Москве. Вернувшись из Москвы, он. работая внештатно в Археологическом институте, успел окончить заочно физико-математический факультет, овладел частным образом искусством художественной фотографии и всей фотолабораторной техникой. В ту пору одно случайное обстоятельство сделало его добровольным сотрудником органов госбезопасности. С этою момента в жизни Аввакума внезапно наступила перемена. Археология отошла на второй план. Доброволец разведчик был зачислен на штатную должность в органы госбезопасности, а штатный археолог превратился во внештатного сотрудника Археологического института, получающего за свои труды гонорар.

В списках внештатных сотрудников Археологического института он остался под своим настоящим именем. Но в органах госбезопасности был известен под именем Аввакум Захов — это был его псевдоним.

Хотя холостяцкая комната Аввакума ничем особенным не выделялась, сам он был очень интересным, необычным человеком. Рост — сто восемьдесят сантиметров. Широкие, сильные плечи, слегка наклоненные вперед, руки длинные, тяжелые, чуть согнутые в локтях. Издали он смахивал на боксера тяжелого веса, экс-чемпиона, недавно покинувшего ринг из-за возраста, не позволяющего заниматься этим видом спорта, — Аввакуму было под сорок. Но впечатление, что это человек грубой физической силы, сразу же исчезало, как только его видели вблизи.

Его тонкое продолговатoe лицо, чуть скуластое, с высоким лбом и энергичным подбородком, освещали большие серо-голубые глаза. В минуты отдыха, размышлений или во время реставраторской работы над какой-нибудь античной находкой, поглощавшей все его внимание, глаза его были спокойные, задумчивые, глубокие. Когда же он изучал обстановку, в которой произошло нечто такое, что становилось предметом его деятельности как сотрудника госбезопасности, пытался обнаружить чьи-то следы, эти задумчиво созерцающие глаза становились сразу суровыми. педантично-взыскательными, бесконечно внимательными даже к едва приметным деталям. В такие минуты они казались совсем серыми и холодно поблескивали из-под полуопущенных век, словно полированная сталь.

Зрачки его глаз либо пропускали к себе чужой взгляд и тот терялся — трепещущий и беспомощный — в их глубине, либо отталкивали его от себя, бесцеремонно и резко, как негостеприимный хозяин. Все зависело от его настроения.

У него были русые, слегка вьющиеся волосы актера, исполнителя романтических ролей, выпуклый лоб математика и экспериментатора. Пальцы его боксерских рук были длинными, тонкими, нервными, как у профессионального музыканта.